Лидия Ситникова - Бог исподволь: один из двенадцати

– В конце концов, я нашёл их, – рука легла на сложенные ладони травницы. – С очередным письмом епископа мне пришли чёткие указания, кого следует задержать. Я не понимал, откуда и как он прознал это, но выполнил приказ. Мы пришли за ними ночью…

Его голос прервался, а когда инквизитор заговорил вновь, то хриплый тон звучал полушёпотом. Знахарка наклонилась ближе.

– Я и мои люди пришли, чтобы ловить опасных еретиков, – продолжил Герхард, – а обнаружили кучку трясущихся от ужаса старцев. Мы выгнали их под дождь в одном исподнем и провели через весь город на заклание. Казнить без суда – таков был указ епископа…

В ту ночь город не спал. Горели факелы на площади, плясали тени вокруг наспех сооружённого эшафота. Никто не вышел на казнь, кроме инквизитора и его подручных. Но свечи мерцали в каждом окне, и за стыдливыми занавесями темнели силуэты, приникнув к оконным проёмам.

Ливень хлестал без удержу, заливая брусчатку площади потоками чёрной грязи. Служки сбивались с ног, снова и снова поджигая чадящие факелы.

Прикрываясь капюшоном плаща, инквизитор зачитал приговор – бумага была составлена заранее, и ещё не просохшие чернила расплывались под дождём. Он старался перекричать шум воды, чтобы стоящие перед ним осуждённые его услышали. Чтобы знали, за что будут казнены. Он смотрел в приговор и громко, внятно читал. До рези в глазах вглядывался в исчезающие буквы, лишь бы не пропустить ни слова. А ещё – лишь бы не видеть, как плачут, трясясь от холода, несчастные старики. Бургомистр с женой, начальник городского зернохранилища, обедневший владелец разграбленных конюшен и его похожая на высохшую мумию мать…

– Et ita fiat, placuit nobis. Amen 13 13 «Et ita fiat, placuit nobis. Amen» (лат.) – «И да будет так, как мы решили. Аминь». … – отзвучали финальные строки, и инквизитор отступил, подавая знак палачу.

Они упали на колени, но это не спасло. Один за другим их выволокли на эшафот, и брусчатка площади, бывшая чёрной, окрасилась алым.

Огни в окнах погасли, ветер задул факелы на площади, разошлись служки, убрался похожий на угрюмого ворона палач. Остались лишь обезглавленные тела – да неприметная фигура в плаще, прислонившаяся к стене в подворотне.

– Я простоял там до рассвета, – прошептал Герхард, – а когда наутро кончился дождь, увидел, что водостоки затоплены. И вода в них была цвета крови…

На восходе нового дня, стоя посреди алых потёков, инквизитор снял перстень-печатку с остывшего тела бургомистра.

Нарочный епископа прискакал к полудню. Ворота города открылись, и испуганные ночной расправой горожане вышли из домов. Они стекались к воротам, стороной обходя площадь, и замирали у кованых створок, не в силах поверить своим глазам.

За городскими стенами, там, где раньше зеленели поля и дымили очагами крестьянские сёла, простирался сплошной чёрный саван мёртвых растений. В письме, привезённом нарочным, епископ сообщал, что получил послание из Авиньона, от Его Святейшества Климента V. Беда накрыла почти всю Империю – более того, она распространилась по Европе. В городах люди гибли тысячами, доведённые до отчаяния голодом, убивали и ели друг друга. Крестьяне бросали свои дома и уходили на юг – туда, где было теплее, где не гибли посевы, и жизнь стоила дороже ржаного зерна.

– Господь не сошёл с небес, чтобы спасти нас, – горько сказал инквизитор, – в тот же день многие покинули город. Я ушёл вместе с ними. Бежал через чёрные от пепла поля, как последний трус, скрывая лицо. Я не мог смотреть им в глаза – с тех пор, как узнал, что послание Его Святейшества лежало на столе епископа ещё до того, как он приказал казнить высокопоставленных горожан.

Герхард закрыл лицо рукой.

– Епископ всё знал, Хель, – хрипло пробормотал он, – знал, что эти люди невинны. А я был его послушным орудием… Был таким – и таким же остался.

– Я не помню голода и холодов, – сказала травница, ласково перебирая его спутанные волосы, тёмные с вороным отливом.

– Должно быть, беда миновала эти земли, – проговорил Герхард, – тебе и многим другим повезло…

Инквизитор склонил голову на плечо Хельтруды. Её тело со слегка суховатой, похожей на шёлк кожей пахло лесными травами.

– Когда я вернусь, – шепнул он ей на ухо, – то смогу обнять тебя обеими руками…

Герхард проснулся задолго до рассвета. Ноющая боль в запястье превратила сны в бесконечную череду прерывистых кошмаров. В доме было темно, лишь едва теплилась лампадка под распятием. Он хотел перекреститься – но на его правом предплечье спала Хельтруда, разметав русые волосы по покрывалу.

– Хель, – тихонько позвал Герхард, и травница тут же открыла глаза. Подарив ему лёгкий поцелуй, встала, чтобы растопить печь.

Дело было плохо – по телу разливалась слабость, побороть которую до конца не смог даже поданный знахаркой отвар. Кутаясь в покрывало и ёжась от предрассветной прохлады, Хельтруда поставила в печь горшок с холодной кашей и принесла чистый холст.

– Сядь, пожалуйста, – попросила она, опускаясь на постель рядом с ним. Герхард послушался. Каждое движение давалось с трудом.

Знахарка разорвала холст на полосы – плотная ткань звонко трещала под её сильными пальцами. Взяв руку инквизитора, она аккуратно стянула с его пальца перстень и покрыла безжизненную, снежно-белую кисть тонким слоем густой мази.

– С твоего разрешения, – сказала она, перевязывая ладонь Герхарда, – я оставлю перстень себе – как напоминание.

– Ты полагаешь, что я могу не вернуться?

Целительница помолчала. Виток за витком ложился на руку холст.

– Герхард, я посещала колдуна дважды, – произнесла она, когда молчание стало тяготить, – и оба раза была уверена, что не вернусь…

Инквизитор хотел спросить, что привело знахарку к чернокнижнику, но слова замерли на губах. Слушая шипение каши в котелке, он наблюдал, как Хельтруда оканчивает перевязку. Завязав узел, травница взяла его руку, аккуратно согнула в локте и притянула холстиной к груди.

– Будет не слишком удобно, – сказала она, будто извиняясь, – но это не даст хвори пойти дальше.

– Мне от этой руки мало толку сейчас, – успокоил её инквизитор.

Они прочли молитву и в молчании позавтракали.

– Рассвет уже близится, – проговорила травница, глядя, как Герхард набрасывает тяжёлый плащ и вешает на плечо дорожную суму, – тебе нужно поспешить.

За порог вышли вместе. Инквизитор вгляделся в темноту, давая глазам время привыкнуть ко мраку.

– Не знаю, что ждёт меня там, – сказал он, беря руку знахарки в свою. Пальцы нащупали привычные обводы перстня. – Но я вернусь. У тебя есть моё слово, Хельтруда.

– Я буду ждать, – спокойно ответила травница, – храни тебя Бог.