Владимир Свержин - Фехтмейстер

— Ну что вы, сударыня, у меня и в мыслях не было представлять вас шпионкой! — Лунев вслушался в звучание собственного голоса. Выходило довольно складно. — Однако же мне хорошо известен девиз шефа корпуса жандармов: «Законность».

— У меня есть весьма влиятельные друзья, — кокетливо улыбнулась Лаис.

«В этом, пожалуй, можно даже не сомневаться. Но для подсадной утки она слишком откровенна, да и австрийское подданство само по себе настораживает. Вряд ли кому-то могла прийти в голову идея использовать для наживки уроженку вражеской державы. Или могло? Контрразведчик наверняка должен заинтересоваться иностранкой, как ни в чем не бывало едущей почти из царской резиденции. А вот, скажем, этот кронштадтец… Помнится, 199-й пехотный полк рядом с Царским Селом не стоит. Там расквартированы гусары, желтые кирасиры и стрелки императорской фамилии…»

— Что же вы меня ни о чем не расспрашиваете? — с ноткой легкой обиды в голосе произнесла дама. — Это даже как-то невежливо. Или я вам совсем не нравлюсь?

— Ну что вы? — поспешил заверить ее Лунев. — Я лишь пытаюсь быть скромным.

— Скромность для человека в аксельбантах — добродетель неслыханная, — улыбнулась девушка. — Хорошо, я избавлю вас от необходимости расспросов. Я знаю, вас удивляет мой внешний облик. Вы находите его необычайным для здешних широт. — Лунев чуть удивленно поднял брови. Сказанное только что спутницей в точности повторяло его недавние мысли. — Вы напрасно удивляетесь. Мне открыт свет прозрения, недоступный обычному восприятию. Я прочла ваши мысли!

«Или слышала слова о своей красоте столь часто, что уже не сомневается в том, что все мужчины думают о ней одно и то же», — мелькнуло в голове Платона Аристарховича.

— Конечно же, слышала. Но согласитесь, ехать молча скучно, а после того, что сейчас произошло, мне просто необходимо выговориться. А вы производите впечатление человека надежного и положительного. Я бы попросила вас рассказать о себе, но до смерти боюсь всех этих пушек, штыков и прочего смертоубийства. Поймите меня верно, я уважаю вашу службу, но… уж лучше я расскажу свою историю, она и впрямь напоминает роман.

— Ну что ж, — пытаясь найти разумное объяснение ее намерению, согласился Платон Аристархович, — сделайте любезность.

— Итак, происхождение мое довольно необычно, а потому требует отдельной повести. Отец мой — известный путешественник и охотник на крупного зверя — князь Лайош Эстерхази. Во время странствий по Востоку он попал в священный город Карнаве, спрятанный от чужих глаз на горном плато Абиссинии. Как вы, несомненно, знаете, в стране этой правят потомки мудрейшего царя Соломона, и самым главным их сокровищем почитается Ковчег Завета. Местонахождение его скрыто от непосвященных. Охранять эту реликвию поручено роду Эстер — спасительницы богоизбранного народа в годы вавилонского плена. Потомки ее обитают в Карнаве среди труднодоступных гор. Прежде скалистые отроги считались неприступными, пока туда не смог добраться мой отец.

По закону нотеров, стражей святыни, его должны были умертвить, и непременно так бы и поступили, когда б не фамилия. Ведь в ее звучании очень легко можно услыхать «Эстер Хазе» — «Дом Эстер». Наши старейшины решили, что, вероятно, сей княжеский род являет собой одну из ветвей рода Эстер. А стало быть, венгерский князь Лайош Эстерхази имел непререкаемое право оставаться в Карнаве до конца своих дней.

Выбирая между смертью и вечным поселением в тайном городе, отец выбрал жизнь. Там он и познакомился с моей матерью, служительницей храма Эстер. И вскоре появилась я. Как и мать, я с детства была посвящена в мистерии храма, но все же отец, который в те годы уже достиг в Карнаве высокого положения, часто встречался со мной, учил языкам и рассказывал о дальних странах, о своих путешествиях.

Мне очень хотелось повидать мир, но, как и моей матери, и ее матери, и тысячу с лишним лет всем женщинам нашего рода, мне предначертано было служить хранительницей священных тайн.

Когда мне исполнилось шестнадцать, мы с отцом решили бежать. Это было не просто, но он знал тропу, по которой некогда добрался до Карнаве. На единственной Царской дороге, связывавшей плато со столицей, беглецов поджидали стражи Ковчега, готовые убить всякого, рискнувшего огласить тайну его местонахождения. На тропе же нам угрожали только обрывистые склоны и дикие звери.

Нам удалось быстро добраться до Каира. Там мы надеялись продать кое-какие прихваченные золотые вещи, чтобы, купив билеты на пароход, добраться до Европы. Однако в ночь, когда мы должны были отправляться, произошло ужасное. Перед рассветом я услышала шум и возню в комнате отца. Я вбежала туда, но все было кончено. Лайош Эстерхази был убит несколькими ударами кинжала. Не буду скрывать, я очень испугалась. Я схватила билеты, деньги и свой единственный документ, выправленный в имперском посольстве — австрийский паспорт, в котором я значилась как Лаис Эстерхази, дочь князя Лайоша, и бросилась наутек, спеша унести ноги.

Попутчица смахнула непрошеную слезу в уголке глаза и невольно всхлипнула, должно быть, вновь переживая давние события.

Платон Аристархович, вздохнув, достал из кармана шинели небольшую серебряную фляжку с коньяком, которую вопреки царскому указу всегда носил при себе, и налил немного опаляющей жидкости в крышечку.

— Это «Корвуазье». Выпейте, полегчает.

Как всякий уважающий себя контрразведчик, Лунев привык всегда подвергать сомнению услышанное. Но с другой стороны, и крупицы правды он ловил, как говорят охотники, верхним чутьем. В 1904 году, когда он по делам службы находился в Париже, не было газеты, которая бы не трубила о чудесном возвращении, а затем об ужасной гибели князя Эстерхази. Многие считали причастной к убийству невесть куда пропавшую дочь покойного, но следов ее тогда не сыскалось.

— Благодарю вас, — переводя дыхание после коньяка, проговорила женщина. — Почти чудом мне удалось добраться до Венгрии. Отец рассказывал, что в его отсутствие всем имуществом распоряжается младший брат Иштван, но, как оказалось, он скончался за год до того, и все досталось моему единокровному брату Миклошу. Я нашла его в Айзенштадте в замке наших предков. Не скажу, чтобы он был рад встрече. Он, как и многие, полагал, что именно я виновна в гибели отца.

— Как же вам удалось переубедить его?

— Мне не удалось, — печально вздохнула Лаис. — Но я предрекла Миклошу скорое изменение его судьбы, и поскольку оно и впрямь оказалось очень скорым, брат решил поверить мне на слово.

— Что же это было за пророчество? — спросил, точно невзначай, Лунев, невольно чувствуя, что разговор интересует его все больше и больше.