Иосиф Берг - О чем молчат солдаты

– Как знаешь, – совладав с собой, в ответ улыбнулся Илья, – а то смотри, мне нетрудно и самого антихриста подковать.

– Нет, нет, коллега, скажи на милость, посылать в смертельную атаку солдата без оружия как называть? – пропустив мимо ушей предложение Алёшина, продолжил петь тенором обладатель черной бороды, – молчи, молчи, не пытайся оправдаться.

– Не юродствуй, брат, должны же мы получать жертвоприношения, сам этим пользуешься, – сделал замечание белый ангел.

– Уж сколько веков всяких жертвоприношений во славу твоего хозяина свершилось. Обреченные на вечный покой обычно быстро оказываются здесь на суде праведном. Но такого, чтобы наше чистилище было под завязку забито душами невинно убиенных, – такое впервые.

– Что ни говори, ты, брат, прав, чадо это, конечно, святые заповеди нарушил грубо и намеренно, это, безусловно, грехопадение! – подчеркнул свои выводы белый страж, резко меняя неудобную ему тему.

– Мой патрон такую заблудшую овцу точно не примет. Разве по своей добровольной воле этот бугай отправил в наше чистилище души убиенных? Нет, конечно, нет! Бабы брюхатые его любви неземной, тем более, не в счет.

– Что хочешь предложить, коллега? – пробасил человек в белом.

– Предложений нет. Сам посуди, ворота твоих райских кущ для него замурованы наглухо, совершенно и однозначно. До жаровен преисподних он также не дотягивает, в чистилище мест совершенно нет, я проверил, – назойливо повизжал, бесшумно постукивая копытцами, черный человек.

– По-твоему его надо провожать? – доброжелательным тоном спросил страж.

– Точно так! Пусть уходит, откуда пришел. Я – за и только – за! Меня другие ждать утомились. Всем привет, – пропел тенором черный человек и пропал в туманной дымке.

– Твои доводы, коллега, крыть мне нечем. Я согласен, – в опустевший угол пробасил ангел, продолжая искоса недоверчиво осматривать Алёшина.

– Разъясни этому сопляку, что к чему и отправляй назад, пусть другим головы морочит, – в ответ раздался из тумана протяжный прощальный визг.

– Вы всё слышали, добрый человек! Возвращайтесь назад. Мы прощаем вам ваши неугодные Господу деяния. Отпускаем вам грехи ваши! Живите жизнью праведной и с миром. Не забывайте хотя бы изредка исповедоваться. Будьте благоразумным и врата райские для вас непременно откроются. Надеюсь, вы с моим коллегой никогда больше не увидитесь, – пробасил ангел и холодной ладонью толкнул Илью в лоб.

На шаг отступив, Алёешин вскрикнул от пронзившей обнаженную ступню острой боли. Великан нагнулся, поднимая с камней высохшую черную розу с острыми шипами на стебле.

– О Sancta rosa 1 1 Святая роза (лат.) , я тебя нашел! – радостно молящим возгласом вскрикнул собеседник, протягивая к увядшему цветку свои холеные руки с длинными белыми пальцами. Получив от Алёшина цветок, он еще какое-то время продолжил бубнить на латыни молитву.

– Сухостой-то откуда разбросан тут? – сорвался с губ Ильи вопрос.

– Этот, как вы выразились, сухостой не каждому в руки дается! Вы избранный среди многих вам равных!

– Что еще за чушь несешь? Какой избранный, кому равный? От цветка остался лишь стебель! – недовольно буркнул Алёшин, пытаясь утихомирить боль в ступне.

– Вы видите лишь увядшую оболочку, а внутреннее его содержание благоухает, но, к сожалению, оно пока вам недоступно! Тепло вашего тела разогрело его!

– Скажи – моя пролитая кровь! Мне-то чего из того?

– Эта Sancta rosa есть ключ к управлению миром! Им, как и Граалем, стремились многие владеть, но не всякому он дается! – вожделенно прижимая к груди оживающий цветок, задумчиво произнес белый человек, – молитесь чаще, несите Его в душе!

– Еще чего придумал! Никого носить не собираюсь! Самому бы не пропасть, а еще с цветком возиться!

– Я говорю о другом. Sancta rosa не только символ, – принялся разъяснять пространно собеседник. Неожиданно Алёшин перебил его, мурлыкая в усы излюбленную песенку блатных сидельцев ГУЛАГа:

– Я помню розу, она цвела…

– И яркой свежестью была полна, – осекшись и меняя тему, подхватил мотив человек в белом.

– Чё, мотивчик знаком? Знаешь, я в наполеоны не стремлюсь и мне твоя байка про сухостойный цветок ни к чему, – равнодушно заметил Илья.

– Как знаете. Это ваш выбор, но помните, вы – избранный! – и, как бы спохватившись, продолжил, – вас я больше не задерживаю.

Он резко отвернулся, задев Алёшина своим большим расправленным крылом. Илья повалился навзничь, но, оступившись, соскользнул со скалы и полетел в пропасть, то медленно кружась, то под воздействием встречных воздушных потоков кувыркаясь, постепенно проваливаясь во тьму. Чем темнее становилось вокруг, тем медленнее кружился и летящий боец переменного состава второго отделения второй роты 4-го отдельного дисциплинарного батальона 14-й армии Карельского фронта. Он парил в темноте, в полной тишине, не чувствуя своего тела, пока ударивший в глаза яркий, но уже не белый свет не вернул мужчину в сознание.

Илья вынырнул из забытья. Невыносимо желтый свет лампы, выглядывающей из-под висевшего под низким потолком металлического кожуха в форме причудливо рваного абажура, ярким лучом в глаза рвал в клочья истерзанные нервы. Где-то между бровями назойливо ползала и противно жужжала большая черная муха. Она то спускалась на нос, то лезла в ухо, то ковыляла по заросшим густой щетиной щекам. Ощущение свободного полета не покидало богатыря. Все кругом продолжало тихо вращаться, а в глазах летали непонятно откуда взявшиеся яркие мелкие звездочки, темные ворсинки, черные точки. Не чувствуя опоры, лежа на спине, солдат плавно кружился со всем тем, что мог охватить его взгляд. Кружение затуманенного потолочного настила с лампочкой посередине сопровождалось звенящим шумом в коротко стриженной голове. Звон в ушах то утихал, улетая далеко внутрь тела от затылка куда-то в спину, то вдруг возвращался, заглушая жужжание мухи, становясь еще более назойливым и громким. Заложенные уши ничего кроме звона не слышали. С возвращением сознания Илья почувствовал, насколько сильно затекла спина и онемели руки. Крепко по рукам и ногам стянутое альпинистским репшнуром тело от боли ныло до колючих мурашек. Связанные веревкой ноги отекли и гудели, как после тяжелой рабочей смены в траншее канала. «Привидится же такое! Вроде жив. Где я есть, а где раньше был? Вроде ангела видел… башка болит… блондина видел, точно… тело ноет… чертяга тоже был. Он уже здесь, жужжит надоедливая скотина, Илюха, соберися, ты же жив пока. Остальное все пройдет», – еле шевелились в контуженой голове военнопленного первые после возвращения из небытия неуверенные мысли.

По рукам и ногам веревками связанный боец Красной армии осторожно попытался осмотреться, силой воли пытаясь остановить медленное вращение стен и все его окружающее, при этом пытаясь сдуть с себя ползающую по щекам и носу чертовски надоевшую большую черную муху. «Эти твари не ошибаются… давно не мылся… Вонючий! Может поганец чертяга совсем не привиделся, а все же настоящий и взаправду продолжает доставать», – думал Илья, всматриваясь в крутящийся абажур. По мере окончательного пробуждения Алёшин заметил, что с низкого потолка свисает уже не такая яркая, как прежде, а скорее тускло светящаяся электрическая лампочка. Свет большей частью падал на небольшой складной стол, за которым на деревянных табуретах, как маятники, покачивались четверо солдат в форме немецких егерей. Они о чем-то активно переговаривались.