Иосиф Берг - О чем молчат солдаты

Повернув голову, Илья заметил слева от входной двери аккуратно уложенное обмундирование. С правой стороны топилась небольшая металлическая печь. Превозмогая головную боль, Илья медленно провел глазами по обшитой строганной доской стене жарко натопленного помещения. «Речь знакомая… не наша… черт меня возьми, точно колбасники… попался… здец, кажется, подкрался…», – первая осознанная мысль успокаивающе обволокла разрываемую от боли голову, притормаживая круговерть. Прогоняя дурное предчувствие, Алёшин медленно прикрыл веки. «Проклятая муха, достала-таки. Видимо, точно черт принялся и здесь меня охаживать. Быстро же он примчался! Илюха, не ныть, ты пока жив. Рая точно тебе не видать и до сковороды далеко, вот тебе и избранный. Слава Богу, выжил… земельку еще потопчешь… Ты же видел свою кожу. Магда говорила, что-то о какой-то дружеской поддержке, но то про сон, а тут реально кожу гладил», – как мантру мысленно повторял штрафник, продолжая заговаривать звенящий шум в ушах и пронзительную головную боль. После непродолжительной, но изнурительной борьбы с недомоганием и накатившей жаждой военнопленный вновь устало открыл глаза. Его темно-русые брови болезненно изогнулись в ломаную дугу: «жарко… у них хата такая? На одного меня охранников не много ли… хорошо сидят…», – пленный красноармеец попытался осторожно пошевелить связанным телом, складная финская кровать предательски скрипнула. На слабый стон пружин никто из присутствующих не обратил внимания: «душно… муха смерть, как надоела… пить охота, эти сидят себе в тепле под абажуром. В наших халупах даже окон нет. Вместо дверей щели, в кои лишь ползком можно залезть», – накатывало недовольство в голове пленника, прочь выдавливая ноющую боль.

Как бы услышав кричащую мысль Алёшина, один из сидящих за столом егерей поднялся, подошел к двери, взял трубку висящего рядом с выходом телефона, что-то тихо произнес. Илья напряг слух. Сквозь неутихающий шум в ушах он услышал отрывистую фразу с малолетства знакомой речи: – «gut, ich gehöreche!» 2 2 Хорошо, слушаюсь! (нем.) . Связанному поверх ватника веревками штрафнику лежать становилось все неудобнее, пот ручьями заливал лицо, проникал в глаза, ноздри, сползал за уши. «Точно немчура. Доложил уже. Башка гудит. Слышь, чертяга, свали, а? Пожаркело, однако, сил нет! Что им надо от меня? Хорошо устроились. Фрицы в этих каменных хоромах верняк вшей не кормят», – постоянно одна за другой свербили многочисленные мысли, – отлить бы… потом пусть грохают или творят что хотят! Нос почесать бы… счас чихну. Верняк не следует казать, что и я знаю, как по их гавкают».

Под неутихающую боль, тяжесть неизбежных догадок и сомнений Илья громко чихнул, освобождая свой похожий на большую примятую картофелину нос, после чего вновь облегченно, но ненадолго прикрыл глаза. «Чертяга, урод, свали! Услышал меня… Спасибо, ты мне не друг, без тебя тошно… Обойдусь без услуг. Поищи кого другого…», – тихо пробормотал Илья. Копаясь в своих переживаниях от привидевшегося видения, он не заметил, как в дверь вошли два офицера:

– Aufstehen Stillgetaden! 3 3 Встать, смирно! (нем.) , – раздалась громкая команда, сидевшие за столом воины подскочили с мест, в приветствии вытянули правые руки. Один из вошедших офицеров доброжелательно махнул перчаткой, военные сели на свои места, словно ничего не произошло. Старший по званию, чуть выше среднего роста худощавый офицер, взял табурет и подсел ближе к кровати, на которой лежал Алёшин. Скороговоркой выпалил что-то, что пленный не успел расслышать и разобрать. Двое солдат встали из-за стола, словно замотанную веревками мумию переместили Илью из лежащего состояния в сидячее положение.

– Wie heißt du? 4 4 Как тебя зовут? (нем.) – произнес офицер.

– Что? Не понимаю, – скорее прошептал пересохшими губами военнопленный совершенно незнакомым ему голосом, мотая головой и пытаясь смахнуть с усов за воротник ватника выскочившую из ноздри зеленоватую тягучую жидкость.

– Как тьибя имя? – повторил вопрос высоким тенором, но уже на корявом русском стоявший рядом со спинкой кровати второй офицер.

«Успел и сюда добраться бесово отродье», – подумал Илья, услышав голос переводчика, а вслух тихо, но внятно произнес:

– Боец переменного состава Красной армии Алёшин Илья.

– Альёша? – переспросил офицер, сидевший у кровати.

Не поднимая головы, медленно обтерев о телогрейку нос, одновременно пытаясь сглотнуть сухую слюну не поддающимися его воле губами штрафник произнес:

– Так точно – Алёшин.

– Аусвайс? Какой? Твой форма, рядовой, какой часть? – продолжил, назойливо повизгивая сыпать вопросами шарфюрер.

– Помедленнее можно? Аусвайс штрафникам не положен, – вялым подавленным голосом начал лепетать военнопленный, медленно поворачивая голову в сторону офицеров, и чуть не ахнул от удивления. В него пронзительно упирались прикрытые белой челкой огромные голубые глаза. «Страж небесный, и ты здесь! Компашка-то собралась! Бесово племя точно доконать решило…», – подумал Илья, вслушиваясь в очередной вопрос.

– Штрафник – званье? – медленно и протяжно повторно взвизгнул переводчик.

– Скорее добровольно-принудительная обуза, – недовольно пробубнил Алёшин, а про себя подумал – «а то ты не знаешь, рогатая скотина».

– Что есть буза? – незамедлительно прозвучал новый вопрос.

– Не буза, а обуза! Когда тебя одни держат за идиота, а другие, как скотину, гонят на убой под ваши мины и пули …

– Скотина какой? Рогатый? Альёша доволен?

– Сам рогатый, еще копыта покажи, – сквозь зубы прошептал Илья, а более громко произнес:

– Еще какой… крупно, крупно рогатый… Только окончательные отморозки и совершенно безмозглые чудаки могут быть довольны такой участью.

– Ты nicht любить государство?

– Не знаю, – подумав, добавил, – как раз его люблю… Родина никак… власть теперешняя дерьмо… за что ее то любить?

– Что ест дермо?

– Не обращай внимания, пропусти – это я в сердцах.

– Кто не любит власть, ест друг Германия. Ты ест друг, ест гост великая Германия! Какой ест жланья? – прерывая продолжительную паузу, по своей инициативе спросил переводивший офицер.

– Какие, какие? Пить хочу, да отлить бы не мешало, а потом и про гостя поговорить можно! – процедил сквозь зубы Алёшин, а про себя подумал – «гостя нашел черт во плоти… визг твой еще на горе замучил… держи карман шире… грохнешь и глазом не моргнешь…».

– Что ест отлить? – равнодушно переспросил переводчик.

– Это ест мое дерьмо наружу вылить. Связанный пленник всем своим замотанным веревками телом наглядно продемонстрировал, что означает произнесенное им слово.

– Gut, gut! – произнес сидевший на табурете старший офицер после того, как переводчик что-то прошептал ему на ухо, затем повернулся к своим подчиненным и приказным тоном резко выдохнул: