Berique Scherzy - Три истории вне жизни. Сборник рассказов

– На следующий день доктор подтвердил свое подозрение, – продолжил он, когда теплый ветер слегка дотронулся до его темных волос, которые лениво зашевелились против своей воли. – Я уже долгое время подозревал об этом. Возможно, я хотел этого. Возможно, это было то, что называется «мысли вслух». В моей жизни было много, что могло бы привести меня на сегодняшний день, – остановился он, и поднял голову на белоснежный потолок, который еле-еле двигался в такт ветру, который становился сильнее. – Оказывается, как с полугода у меня начала расти маленькая «виноградина». Хотя за это время я никакого изменения не чувствовал.

– А какие изменения ты должен был чувствовать? – вклинился я.

– Не знаю. Доктор сказал, вроде должны были быть головокружения, тошнота, слабость или что-то в этом роде. Но, у меня не было этих симптомов. Или было? Но, не суть. Возможно, я пытался списать все это на усталость и стресс, и не контролировал эти чувства.

– Что сказал доктор?

– Доктор объяснил мне, что это начало «глиобластомы», то есть не злокачественной формы опухоли. Также он добавил, что опухоли мозга включают в себя все опухоли черепа или в центральном мозговом канале. Опухоли образуются в результате неконтролируемого деления клеток и делятся по первичному очагу и клеточному составу. Эти слова ничего особенного и важного мне не говорили, поэтому я прямо спросил доктора, опасна она или нет? Но, доктор не мог твердо ответить, так как рак головного мозга не всегда поддается диагностике. Это так он объяснил мне. На начальной стадии опухоль ведет себя практически бессимптомно, затем может молниеносно перескочить в новую стадию. Что я чувствовал в этот момент? – спросил он, скорее себя, чем меня. – Я даже не знаю. Сейчас я не могу вспомнить, что я мог чувствовать в тот момент. Наверное, я чувствовал, как моя голова становится все больше и больше. И в один момент, пуф, взрывается, – он покачал головой и замолчал.

Плохой садовник

Я стоял и смотрел, как бурлит океан, как поднимаются волны и рушатся, ударяясь об скалы. Ритмичный шум океана ввел меня в транс. Я задумался, как судьба расставляет нас, что мы нажимаем на клавиши жизни, играя свою музыку. У кого-то получается целая ода, а кому-то достается рингтон от целой жизни. Кто-то создает ритм жизни, а кто-то пытается сыграть.

В такой тишине мне не хотелось думать ни о чем, но мысли без конца лезли в мою больную голову. В каком-то веке я нашел тихое место, где мог бы расставить все мысли по полочкам, но я старательно отказывался этого делать. Мне не хотелось думать о разладах в семье. Мне не хотелось думать о работе, которая успела поднадоесть. И мне не хотелось совсем думать о… ребенке.

Мою тишину перебил мой друг. Мы все еще сидели в его комнате. Он сидел спиной ко мне. Продолжая свою историю, он повернулся ко мне. После короткой лекции, врач предупредил его, что он должен в обязательном порядке прийти к нему через год в такое же время и пройти еще одно обследование. А пока предупредить родственников об этом, и пить врачом прописанные рецепты. И повторился еще раз о том, что опухоль головного мозга переменчива, поэтому она может расти или уменьшится за это время.

– Я думал, если от нее нет никакой опасности то, зачем пить эти дорогостоящие лекарства. Ведь ничего плохого не случилось, и я решил не говорить об этом никому. Ты, наверное, думаешь, вот дурак. Почему я не рассказал родным об этом? Зачем? Чтобы пожалели? Чтобы попытались помочь? Нет. Это будет деньги впустую. Я знаю столько людей, которые умерли после стольких мучительных операции и химиотерапии. Мне не хотелось обременять родителей такими расходами. А сообщить об этом просто, чтобы знали, не имел никакого смысла.

– Но ты думал о родителях?

– Вначале, когда я получил первые результаты, я не думал ни о ком и ни о чем. Мне было странно спокойно. Было ощущение, будто я узнал явный мне секрет. С одной стороны я не хотел сдувать из мухи слона и говорить им. Но, с другой стороны мне было трудно признаться родителям и жить со слоном в комнате. Ведь они будут пытаться помочь мне, ходить на цыпочках рядом со мной, смотреть мне в рот и отводить глаза, когда станет плохо. Всего, чего я не хотел. Больше всего этого, я не хочу казаться немощным.

За год жизнь с «виноградиной» прошла не плохо, но он не мог не думать о том, если станет плохо. Он колебался между откровением и сомнением, которое жгли его изнутри, терзая его душу и разум. Иногда это приводило к стрессу и раздражению.

Чаша жизни наполнялась неуверенностью, непониманием окружающих, и одновременно виной о том, что он не говорил родителям, что происходит с ним. Ведь вся эта тайная жизнь может в один миг кончиться фатально. Все эти чувства измотали его, приходя во сне в образе луны, которая угасает во тьме, оставляя холодный пот под утро.

В назначенное время он пришел в клинику. На этот раз он прошел полное обследование. Еще одно МРТ, КТ и электроэнцефалографию. Хотя он не понимал, зачем все эти исследование, и не знал, что значат эти названия. Также для полного результата, чтобы установить тип опухоли, доктор сделал биопсию.

Он не знал, что такое и как делается, поэтому поинтересовался у лечащего врача. Он сказал, что это надо сделать для того, чтобы узнать тип опухоли. А для этого берется кусочек ткани из мозга, где расположена опухоль, и ведется исследование материала под микроскопом.

– Через неделю доктор позвонил мне, – сказал он, набрав воздуха в свои легкие, – и встревоженным голосом попросил прийти в клинику. Я со всех ног помчался в клинику, в надежде, что он сообщит хорошие новости, так как эти два-три дня меня начали мучить головные боли. Особенно припадки несильных болей были по утрам, и длились около получаса. Но, я списал все эти боли на мигрень, которые обычно бывают в моем возрасте.

Задыхаясь от волнения и страха, он зашел в кабинет врача, где тот сидел и держал в руках какую-то бумагу, на которой были рисунки головного мозга. Он подумал, что это его рисунок, и с ней что-то не так.

– Садись, сынок, – сказал доктор, и медленно начал разговор. – Как самочувствие? – спросил он, и хотел знать, нет ли изменений в организме, не мучают ли боли, или еще какие непонятные симптомы.

– Нет, все хорошо, – соврал он, скрывая свои головные боли, боясь, что доктор скажет то, что окажется страшным для него. В последнее время врать о своем здоровье не составляло ему труда.

– Надеюсь так и будет дальше. Но, пока дела не очень у твоей опухали. При микроскопическом исследовании цереброспинальной жидкости, полученной при люмбальной пункции выявлены злокачественные клетки, – после этих незнакомых для него слов, доктор остановился. Он сидел и молчал, не соображая, что происходит. Помутнело в глазах. Он ничего не понял, кроме «злокачественной клетки». Затем спросил: Родители знают о твоем недуге? – он опустил голову и промолчал. – Хорошо. Как я понял, ты не пил те прописанные лекарства. Понятно, – продолжил доктор, который видевший разных онкобольных, но никогда не встречавший настолько безразличного к своей болезни пациента. – Если ты не хочешь сделать больно своей семье, лучше скажи им сейчас. Потом будет поздно. Если не начать лечения, они постепенно приведут к развитию комы и в последствие к смерти. Я был удивлен. Удивлен и сейчас. Твоему хладнокровью к этой безжалостной болезни.