Любовь Сушко - Внучка Велеса. Боги, духи и герои славян

Я знаю, мы были волками когда-то.

И так не хотели людьми становиться.

И вот при луне за былое расплата-

Нам волчья свобода ночами приснится.

И снова зовет меня серая стая.

Туда, в тишину заповедного леса.

Где Леший нас снова на дело сзывает.

Мы видим, мы слышим, мы знаем про это.

На темной поляне луна серебрится.

И дивные ели нависли над нами.

И странно кричат нам незримые птицы,

Которые к нам прилетят, и в тумане

Какие-то призраки будут метаться,

И песню затянет свою Берегиня.

Мы были волками, и в бешеном танце

При блеске луны мы собрались и ныне.

Какие-то тайны нам снова знакомы.

Какие -то песни похожи на вой.

Мы вольные волки, нет дела до дома,

И Леший ведет нас во мрак за собой.

И ведьмы летят, и незримые птицы

Во тьме нам расскажут о том, что бывало.

И в лунную ночь вдруг такое приснится

Нагая русалка во мгле танцевала.

В эту лунную ночь танцевала она в забытьи

И русалки и лебеди где-то растаяли тихо.

И прекрасные крылья она обнажила свои.

И смотрел хмурый князь, задыхаясь от песни и крика,

Тихо лебедь кружилась, вода под крылом трепетала.

И на воду ложилась, и о чем-то, забывшись, рыдала.

Хмурый воин забыл про пиры и былые сраженья,

И метнулся за ней и остался бесплотную тенью.

Что там было в лесу заповедном, какие печали

Их на глади озерной в мерцанье луны укачала,

Мне о том не поведал растерянный Леший в печали.

Только хмурого князя напрасно во мраке искали.

Ржали кони вдали, и тонули отчаянья крики,

Только лебедь лежит на воде, в этом мертвенном лике

То ли страсть то ли боль навсегда застывает, навеки

И русалки молчат, тихо курит и хмурится Леший.

– Что у вас тут случилось, – их Велес опять вопрошает.

И набросившись, ветер лишь мертвое тело качает.

Где же князь, отчего не найти его больше, не видно.

Только белая лебедь, как больно теперь и обидно

Так прекрасна она, и уже отгорела до срока.

Не Царевна, княжна, за измену ты мстила жестоко.

Водяной подхватил и унес ее прочь, бессловесный.

Только лунная ночь над печалью и болью воскресла

В тихом омуте страсти скрывались от мира,

И царевна лягушкой вдруг стала шутя.

Больше принца не ждет, одиноко и сиро,

Свой роман о не встрече тихо пишет Дитя.

А в болоте родном черти воду мутили,

И старались ее рассмешить и спасти.

И стрелы не найдя, долго принцы грустили.

Можно мир покорить, но ее не найти.

И лягушка царевной в этой сказке не станет.

Будет тихо кружиться во мраке болот.

И сначала привыкнет, а после устанет.

Только рядом Яга, да и Леший, и кот.

– Можно жить, – говорит, – улыбается тихо.

И выходит на свет из тумана луна.

И душа замирает от птичьего крика.

– Не грусти, моя радость, ты снова одна.

Только лебедь прорвется, и гадкий утенок

Станет дивною птицей во мраке болот.

И глядит, не мигая, ошарашен спросонок,

На красавицу эту ученый наш кот.

А она свои крылья уже распрямляет,

И готова лететь и парить в вышине.

В тихом омуте страсти принцесса не знает

Как рождается Лебедь в такой тишине.

И дописан роман, и реальность ласкает.

И простор бесконечный зовет за собой.

И оставленный принц в небо смотрит, вздыхает.

Обретающий власть, он теряет любовь.

Для нее небеса все объятья раскрыли.

Бесконечная даль и свобода милей.

И забыв о болоте, обретшая крылья,

Отправляется дева в тот мир лебедей.

И краса ее нынче пленяет любого,

Только вдруг загрустит ненароком она

О потерянном принце, о шкуре былого.

Но влечет ее в небо и море волна.

А что это там, в ночной тишине,

за песня и сказка такая.

А это беседы при ясной луне,

и их Водяной затевает.

Устал он порядки свои наводить,

на дне належался и снова

Он будет о прошлом своем говорить,

неспешно, и все по-иному

Предстанет, и в этой стихии лесной,

во мраке русалки кружили.

Со мною беседовал вновь Водяной

о том, как любили и жили.

Как князь приходил и сидела до утра,

и ждал ее, все забывая,

О том, как другая строптива была

русалка его молодая.

О том, как Омутник противный сердит,

да только на что непонятно.

И снова Яга прилетать запретит,

Горынычу, Только обратно

Он деву утопит, ему не впервой,

и все, словно с гуся вода.

И долго еще говорит водяной,

о том, что случилось тога.

И сказки его записала потом,

когда мы брели на рассвете

В привычный наш мир и с ученым котом,

шутили, смеялись, как дети.

И лес заповедный остался вдали,

и вот в суматохе я снова.

Но сказку пишу о великой любви

к русалке того водяного.

И он замолкает, когда надо мной,

кружит снова черная птица.

– И знает о битве мышей водяной,

и снова бедняге не спится.

И юная дочь Водяного

готова сразиться с отцом.

Философ последнее слово

все ждет в забытьи от юнцов

Желая, чтоб дети в тумане

едва проходимых болот

Мудрели, никто не обманет,

ни злыдень противный, ни черт.

И вот уродился ребенок,

смышленый, такой деловой

Все знает, умеет с пеленок,

и пешек отчаянный строй

Выводит, и смотрит упрямо.

А он позабыл о защите

Проблема и вечная драма,

русалки, теперь трепещите.

И черти в испуге завыли.

И кочки светились во мгле

– Мы молоды тоже ведь были,

уверенно шли по земле.

А нынче, в глаза ее глядя,

никак он не может понять.

Какая любовь и отрада

владеет душою опять.

Покинет родное болото,

упрямая, прямо в отца

И молча уйдет отчего-то,

а он б доиграл до конца.

– Успеется, вечность в запасе.

И где-то в тумане болот

Ворчит на русалок напрасно,

и дочку на праздник он ждет.

И там, где туман и прохлада,

лягушек немая возня,

Умаялся он и не надо,

тревожить, тоски не унять.

И шахмат забытых фигуры,

и смех ее звонкий вдали,

И черт отрешенный и хмурый,

ей вновь говорит о любви.

– Да что это? Выросла дочка, —

русалка тихонько в ответ

Купальская близится ночка,

и будет за нею рассвет.

– О чем ты? – он яростно глядя,

готов был ее удушить.

Чертей разбросал по оврагам,

и начал в болоте топить.

– И что это он расходился? —

отчаянно черти вопят.

И алый такой уродился