Марк Арен - Наследник

– Тикает! – выпучив глаза, заорал Харитонов. И в тот же миг машина, не снижая скорости, сбила шлагбаум и умчалась вдаль.

Со словами «Врешь, не уйдешь!» его командир, щелчком отбросив окурок, вскинул винтовку и, прицелившись, выстрелил вслед удаляющейся машине. Та, вдруг резко вильнув, съехала с дороги и уткнулась капотом в растущее на обочине дерево.

– Поди-ка проверь, – удовлетворенно хмыкнув, кивнул Харитонову старший сержант.

Держа наперевес оружие, тот бросился исполнять приказ. Добежав до машины и держа на прицеле салон, Харитонов рывком открыл шоферскую дверь, и оттуда мешком вывалилось тело в офицерском мундире. Убедившись, что в салоне никого больше нет, Харитонов повернулся и крикнул:

– Капут!

– Ясное дело, – удовлетворенно хмыкнул напарник, – оружие захвати. Да курево… если есть. – И вполголоса, словно сам себе, добавил: – Ему уже ни к чему, а в хозяйстве сгодится…

Вытащив из кобуры убитого пистолет, сунув его себе за пояс и взяв лежащие рядом с фуражкой папиросы, Харитонов хотел уже было бежать обратно, как вдруг заметил выпавший из машины красивый портфель, прикованный к запястью убитого офицера. Отстрелив браслет и на ходу разглядывая портфель, Харитонов вернулся к разбитому шлагбауму. Взяв у него папиросы, напарник кивнул на портфель:

– А это что?

– Известно что, портфель! – важно ответил Харитонов.

– И на кой он тебе? – удивился старший сержант.

– Как на кой? Война закончится, на работу буду носить! – рукавом отирая с портфеля росу, сказал Харитонов.

– Ну, ты даешь, Харитонов! – усмехнулся напарник. – Министром, что ли, работать будешь?

– Будет надо, смогу и министром! – насупился Харитонов.

– Ну-ну! Оружие фрица не забудь сдать, министр! – доставая папиросу из пачки, с усмешкой ответил ему командир. – А я покамест проверю курево, чем там баловался покойник.

Чиркнув зажигалкой, он прикурил, глубоко затянувшись, ноздрями выдохнул дым и, с прищуром взглянув на папиросу, со знанием дела сказал:

– А табачок-то знатный!

В России миллениум встречали с необычным чувством. Все ожидали, что что-то произойдет. И хотя никто не мог предсказать ничего определенного, в воздухе витало ощущение грядущего нового.

А вот Катя Кузнецова не ждала никаких перемен. Не ждала и не хотела. Потому что, потеряв мужа, она разучилась ждать, а оставшись одна, успела к своему одиночеству привыкнуть. Временами, правда, ее навещала хандра, которую могла побороть лишь смена обстановки. И поэтому, едва заметив ее верных спутниц – апатию и беспричинную грусть, она убегала от них, ища спасения в чужих городах и весях. Благо отец заботился о том, чтобы она жила в достатке, а на кафедре всегда можно найти коллегу, готового взаимообразно ее подменить. Ну а если к тому же подворачивалась научная конференция, то к вящему ее удовольствию смена обстановки проходила с толикой пользы.

Поэтому, когда за спиною утомительной череды новогодних праздников замаячила подкрадывающаяся меланхолия, она без колебаний купила билет и, воспользовавшись традиционным приглашением, умчалась от нее, как это часто бывало, на край света, в Токио, на ежегодный конгресс.

Приезжая сюда, она всякий раз останавливалась в одном и том же отеле. И не беда, что отсюда было неудобно добираться до университета, зато рядом находился православный храм, и если ей приходилось задерживаться здесь на выходные, то на воскресную службу она приходила сюда. Конечно, вблизи университета традиционно размещалось много отелей и в выходные в Токио с транспортом нет никаких проблем, но Катя желала соблюсти привычный распорядок воскресного дня. Не торопясь прийти в храм, спокойно отстоять службу, подпевая маленькому хору, и, самое главное, не растерять то благостное состояние души, которое охватывало ее после богослужения. А этому могли помешать суета сабвея и шум токийской толпы.

Честно говоря, Катя не считала себя истовой христианкой. Да, она посещала храм, но не ходила на исповедь и не причащалась. Она любила церковное пение, сама пыталась подпевать, но так и не выучила ни одного тропаря. Слушая чтение Евангелия, она вся изнутри трепетала, пребывая в состоянии «благоговейного непонимания», как выразился как-то один ее знакомый дьякон. Но если не удавалось достичь нужного настроения, ее понемногу начинала охватывать скука.

Вот и сейчас, слушая монотонный речитатив священника, она из-под опущенного платка украдкой оглядывала соседей. Прихожан в этой церкви было немного, и поэтому знакомое лицо она приметила сразу. То был высокий, чуть седоватый мужчина лет сорока в темном элегантном пальто. Аккуратная бородка обрамляла его доброе лицо. Голубые глаза глянули на Катю приветливо. Мужчина едва заметно ей поклонился и вновь обратил свой взор к алтарю.

Едва она задумалась о том, где же могла его видеть, как сразу вспомнила: на конгрессе. Тотчас в ее памяти всплыла его уместная реплика по поводу регламента, а вместе с ней и имя: Майкл, Майкл Вертер. Он представлял университет Афин. Ей еще тогда бросилась в глаза очевидная несуразица между англосаксонским именем и еврейской фамилией, отменным, почти без акцента, японским языком и откровенно славянской внешностью этого грека. Впрочем, и то и другое в равной степени не укладывалось в Катины представления о том, как должен выглядеть и зваться греческий ученый, но тем не менее этот человек ей запомнился, и это было более чем странно, поскольку хорошей зрительной памятью она похвастаться не могла. К примеру ей никак не удавалось запомнить лица студентов, если занятия проходили не чаще раза в неделю, и некоторые из ее подопечных этим бессовестно пользовались, сдавая друг за дружку коллоквиумы, экзамены и зачеты.

После окончания службы она задержалась у иконы Николая Чудотворца и попыталась настроиться на молитвенный лад, но не получилось – мысли почему-то путались и рвались. Вздохнув и перекрестившись, Катя с поклоном вышла из храма и увидела все того же мужчину. Он стоял во дворе под аркой ворот, и падавший снег успел тонкой лентой осесть на полях его шляпы. Катя сразу обратила внимание, что она ему очень к лицу, и тут же пожалела, что вместо плаща сегодня надела куртку. Почему-то она подумала, что в куртке будет довольно нелепо смотреться рядом с этим импозантным мужчиной. «Да с чего я взяла, что мы окажемся рядом?» – рассердилась она, поймав себя на этой мысли, и тут же услышала, как он ее окликнул, причем – по-русски:

– Екатерина Николаевна? Позволите вас проводить?

Она повернулась к нему, завязывая тесемки капюшона, и попыталась изобразить удивление:

– Добрый день, господин Вертер. У вас отменное произношение для грека.