Николай Захаров - Авантюристы. Книга 3

– Дьявол, что за инфантерия у этих русских?– нервничал маршал, наблюдая в подзорную трубу, как одетые в зеленые мундиры солдатики неприятеля шустро режут поляков и вышвыривают их штыками из седел. Залпы же фузейные наносили ущерб также изрядный и убитый рядом с маршалом адъютант, сполз из седла на землю, схватившись за живот и не успев ответить на риторический вопрос.

– Артиллеристы, что вы там копошитесь, как беременные?– Заорал маршал, подгоняя пушкарей.– Учитесь у русских. Вот как нужно стрелять,– махнул он рукой в сторону Шевардинского редута.

Артиллеристы засуетились живее, и редуты накрыло картечными разрывами, выкашивая защитников. Однако и русские не стали ждать, пока их там перебьют как перепелок, а выстроившись каре, двинулись с барабанным боем и, развернутыми знаменами, уходя из-под огня и, сея панику фронтальным ударом.

– Что они делают?– воскликнул удивленно маршал.– Это же на пять минут моему корпусу. Идиоты!

А «идиоты» уже бежали ломаными рядами и рубили его уланов и драгун, пробиваясь к артиллерийским позициям. Прошли, как нож сквозь масло и, выбив напрочь артиллерийскую прислугу, законопатив три десятка пушек, отошли, огрызаясь, ружейными залпами. Зеленые мундиры остались на артиллерийских позициях, вперемешку с пестрыми французскими. И маршал, подъехав, склонился в седле, рассматривая необычное для его глаз обмундирование. Молоденький парнишка, заколотый штыком, лежал, подогнув ноги и сжав в руке саблю. Губы его расползлись в радостной улыбке, как будто он не умереть пришел сюда, а погулять на свадьбе.

– Они там, что все такие? Вся армия этого Циклопа?– Даву скривился зло и продолжил:– Этот гренадер тут человек десять зарубил, пока его не угомонили штыком, – и махнул рукой, подзывая к себе капитана артиллериста.

– Усильте плотность обстрела, не давайте им высунуться. Полчаса даю на то, чтобы замолчали русские пушки. Мсье Понятовский, обойдите их с левого фланга. Ударите сразу после прекращения артобстрела. Фронтальные атаки бессмысленны. Нам не нужны такие потери. Мои кавалеристы привыкли рубиться в конном строю, а не в пешем. Выполняйте,– однако, и фланговые атаки были отбиты с потерями такими, что генерал Понятовский буквально взвыл, схватившись за голову. Он потерял уже до четверти своих солдат, но не смог продвинуться ни на шаг. Поле было усеяно убитыми и ползущими ранеными.

Прискакавший вестовой из штаба Армии, передал маршалу, что Император требует его к себе немедленно и Даву Луи Николя – герцог и граф, еще раз взглянув в сторону Шевардинского редута, распорядился:

– Вернусь через час и чтобы к этому времени духу здесь этих русских не было. Марш. Вышвырните этого генерала Горчакова к чертовой матери, а деревушку раскатайте по бревнам. Не жалейте ядер,– сплюнул зло и ускакал в Фомкино.

Император был недоволен, он сидел в походном кресле, положив ногу на барабан и скрестив руки на груди. Закусив губу, Наполеон прислушивался к канонаде и, увидев подъехавшего маршала Даву, скривился в саркастической усмешке.

– Что, Герцог Ауэрштедский, Кутузов Арьергардный бой навязал, да столь баталия приключилась изрядная, что и корпуса мало?

– Ваше Величество, на Шевардинских редутах Гвардия не иначе русская. Лучшие там. Они и в мундиры одеты не как все прочие, особенные. Я таких еще не видывал, – начал оправдываться Даву.

– Там две дивизии генерал-лейтенанта Горчакова. Бывшего флигель-адъютанта Императора Павла-I. Мальчишка несмышленый и безрассудный. Храбр, но стратег никакой. Луи, там десять тысяч человек, против твоего корпуса. Стыдись. Ты понимаешь, что нам необходимо развернуть Армию и занять намеченные рубежи? Этот Горчаков, как заноза в заднице. Не принимаю никаких извинений, мсье. Извольте немедленно выбить неприятеля из этой деревушки,– Наполеон, ударил каблуком по барабану, ставя точку в разговоре и тот гулко отозвался пустым нутром.

Французы усилили артобстрел за счет прибывающей в походных колоннах артиллерии и деревня Шевардино, перепаханная ядрами, заполыхала оставшимися постройками.

Однако очередную кавалерийскую атаку русские опять с легкостью необыкновенной отбили, встречным молодецким ударом и, смяв наступающие колонны, опять ворвались на батареи французов, вырезая артиллеристов. Приведя несколько десятков пушек в полную негодность, не спеша отошли, дружно отстреливаясь, деловито, будто выполняли повседневную работу. Так же деловито перекололи ударивших с флангов пару полков инфантерии и даже наглецы, на виду у всего корпуса, принялись что-то там жевать, рассевшись по-домашнему.

Маршал Даву был вне себя: – Что они там о себе возомнили? Добавить картечи. Мсье Понятовский, ваши гренадеры меня разочаровали. Жерар, Дюк. С барабанным боем. Вперед! На вас смотрит Император! Позор! – завыли опять орудия и Шевардино заволокло дымом и пылью. И когда из перепаханной ядрами земли, навстречу французам опять поднялись эти зеленые мундиры, яростно скалясь, Даву невольно перекрестился:

– Тысяча чертей им в глотку,– бормотал он, наблюдая, как рубят его корпус, заваливая поле трупами Горчаковцы и перепрыгивая через них, гонят бегущих в панике поляков пана Понятовского.

– Еще одна такая атака и впору будет просить подкрепление,– пробормотал маршал, скривившись и наблюдая в подзорную трубу за контратакой. Русские опять отошли на исходные рубежи, уводя раненых и унося убитых, а французам пришлось заняться перегруппировкой. Ошеломленные и деморализованные, ползли с поля оставшиеся в живых увечные и ржали раненые лошади, отчаянно с визгом. Потери были немыслимые. Такой мясорубки Даву не приходилось видеть еще ни разу за всю свою военную, долгую карьеру. Страх заледенил души, когда «зеленые мундиры» вернувшись на исходную, продолжили прерванную трапезу, с хладнокровием поистине сатанинским. Разливали кипяток по кружкам. Даву даже рот открыл от изумления, наблюдая за их действиями.

Солнце уже склонялось к закату, когда французы решились еще на одну атаку, как положено с барабанным треском и знаменами. И им удалось ворваться в деревушку, в которой, среди обуглившихся остовов домов, началась сеча отчаянная и страшная. Русские и французы перемешались, и эта рукопашная схватка, своей остервенелостью, надолго запомнилась оставшимся в живых. На всю оставшуюся жизнь. Их немного осталось этих счастливцев из тех, кто ворвался в проклятую деревню.

У Даву тряслись руки, когда он наблюдал за этим боем. Его гренадеров резали, как свиней. Рубили пополам, вспарывали животы. И дрогнувших, гнали, уничтожая сотнями в минуту. Выкосили, как траву. От двух полнокровных полков, чудом выползло из деревушки сгоревшей, едва ли десятая часть. Ночь, упавшая на лес, поле и деревню, спасла французов от позора, а русских от окончательного истребления. Уходили в сторону Утицы. Прибывшие обозники, загрузили тела павших и тяжелораненых в телеги и Горчаковцы, едва волоча ноги от усталости и потери крови, ушли, оставив о себе неизгладимое впечатление у французов. У всей Европы. Полк ополченцев, со своим командиром полковником Соболевым, уходил последним. От него осталась едва треть и Петр Павлович, вымотавшийся за день, всматривался в лица проходивших мимо парней. Ранены были все. Многие тяжело, но убитые, которых не вернуть, стояли перед его глазами. Их лица, суровые и непреклонные, смотрели ему в душу, будто спрашивая.– «Зря мы, или нет, сложили здесь свои головы?» Силиверстович, командовавший первым батальоном, от которого осталась разве что по количеству рота, стоял рядом, оперевшись на саблю в ножнах, как на трость и вздыхал: