Елена Пильгун - Миссия Амальгама

Ты бы стал отличным экземпляром в моей коллекции, Оникс. Как тот породистый голубь, который настолько искорежен желаниями заводчика, что непонятно, как еще дышит и летает. Мне ты непонятен, Заневский-темный. Потому и так интересен. А с недавних пор ты меня откровенно пугаешь. И одно это заводит сильнее, чем все афродизиаки вместе взятые.

***

Понаблюдав для приличия за тренировкой, капитан некстати вспомнил присказку про «горного орла на вершинах Кавказа», прыснул в кулак и отчалил с вышки в свой кабинет. Смех вышел у него неестественным и даже мрачным. Странное это было ощущение – ненужности происходящего. Солнце светит, птички поют, ребята делом заняты, и сам ты носишься как угорелый в секторе пары квадратных километров, но ничего из этого не в силах сдвинуть с места камень, залегший на дне души еще десять или больше лет назад. Хоть в силовую батарею залезь, пропусти через себя разрядные двадцать четыре киловольта, хоть влей в себя бутылку «Трофейного», – камень не сдвинешь, на вопрос не ответишь.

Зачем. Все. Это?

Орлов заставил себя встать перед узким прямоугольником зеркала и открыть глаза. На него устало и вопросительно смотрел поджарый стареющий офицер космических войск, которому заоконный солнечный зайчик прицельно подсвечивал седину на виске и радужку цвета питерского неба.

Орлов вздохнул и отвернулся. Никто и не может дать ответ «Зачем». Потому что его просто нет. А все эти «чтоб было не хуже, чем у соседа», «жизнь даётся один раз и прожить её нужно так, чтоб на небесах кипятком описались», «я должен стараться ради детей / родителей» – не более, чем костыли, ремни безопасности, которыми мы сами пытаемся пристегнуть себя к скальным камням, чтобы не сорваться в пропасть небытия.

И это, черт побери, истина в последней инстанции. Смогут без тебя обойтись и других полюбят так же искренно, умрут родители и жизнь прожитая вычитается с баланса как не твоя, а соседи и вовсе помнят тебя, только когда кроют матом у межи. А что касается небес… Гагарин в космос летал и бога не видел, а нам как бы и вовсе на аудиенцию не надеяться. Сами себя под дых ударим и камнями забьем, было бы желание.

Ну вот зачем, действительно, сдалась тебе эта черная дыра, Орлов? Хочется или вернуться с победой – мол, и не такие видали дали, или… не вернуться вовсе. Чтоб те, кто останется на земле, сложили красивые легенды о твоей пусть не самой легкой, но все же обыкновенной жизни, чтобы вдруг нашли глубокий, почти героический смысл в каждой абсурдной мелочи, из которых было составлено твое существование, капитан? Только ты, кажется, подзабыл за это время, что уже не один. И что команда состоит не из клонов, в которых методом «копировать – вставить» вложили твой образ мыслей и мотивацию лететь.

Орлов рванул ворот кителя. Редко, очень редко он позволял себе скатываться до такого реализма, что хуже повода сходить к психотерапевту. Обычно так накрывало только после проводов на пенсию кого-нибудь из старых друзей или поминок по бывшим начальникам. И в такие минуты он чувствовал незащищенную, голую до мяса спину, потерявшую единственную опору – расстрельную стенку надежды. Легкая добыча для церковников, партийных и всякого сброда, сбегающегося поживиться твоей силой с гнилым болотным привкусом безнадежности. Остается только крикнуть «мне все равно» и идти на исповедь под грязную полу возрожденца.

И исповедь состоялась. Правда, с тем, кто был космически далёк от какого бы то ни было духовного сана. Не проронив ни слова, Орлов впустил в каюту Валеру Лисова, который рывком скинул вечный свой белый халат, едва оказавшись за пределами обзора коридорных камер. Под халатом у медика обнаружился реанимационный набор в виде двух стопок и невесть откуда взятого «Arran gold». Лисов выставил коньяк на стол, для приличия пригладил влажные после подводной тренировки волосы и глянул в узкое окошко, из которого можно было с высоты третьего этажа обозревать всю съёмочную площадку.

– Видовое гнездо, дарагой, продаю почти задаром, – неумело спародировав кавказский акцент, выдал Орлов и тут же, без перехода, нырнул до дна. – Жалеешь, что ввязался во всё это, Валер?

Пару секунд медик молчал, затем отрицательно помотал головой – мол, нет, не жалею. Орлов свинтил крышку с бутылки и начал разливать ликёр.

– А знаешь, – Лисов прищурился на суетящихся внизу людей, – это даже к лучшему, что у нас нет времени остановиться. Днем – съемки, до глубокой ночи – тренировки. На сон всего ничего, просто дойти до кровати и упасть. Я, как врач, конечно, должен протестовать против этого издевательства.

– А у нас есть выбор? – тихо уточнил Орлов.

– Выбор есть всегда, – Лисов помолчал и оттарабанил пальцами по стеклу начало «Песни пленниц», и сразу хор в голове Орлова подхватил «улета-ай на крыльях ве-е-тра». 26 26 А. П. Бородин, опера «Князь Игорь», сцена «Половецкие пляски».

А врач, набрав в легкие побольше воздуха, вдруг рубанул с плеча.

– Им подумать некогда, Женя. Им ведь есть что оставлять на Земле. Они заигрались в отщепенцев, а все их «ах, я пуст и мертв внутри» решаются одной поездкой на неделю за триста километров от цивилизации. Я же знаю, как люди хотят жить. А ты не героев собрал, а трусов. Которые не могут свои проблемы решить, поэтому бегут от них.

Орлов подавился на вдохе и сипло закашлялся. Картина маслом «здрасте, я ваша тетя». И какого ты, Лис, меня лупишь под дых? Решил проявить врачебную милость, добить, чтоб побыстрее отмучился?

– И что делать предлагаешь? – капитан почти на автопилоте попытался отбить удар.

Лисов тихо хмыкнул.

– Запрети им покидать территорию НИИ. Они же постоянно домой отлучаются, когда съёмок нет, сам знаешь. Тех, кто сломается и станет нюни разводить, тебе придётся выкинуть. Для их же блага. Лучше меньше, да лучше, помнишь, Женя?

Орлов прикрыл глаза и медленно кивнул. Голова у него вдруг стала лёгкой-лёгкой. Странная это была невесомость, а ведь ещё не пригубили даже.

– Ничего, ты вырастешь или сдохнешь, – прозвучало вместо первого тоста. – Вариантов два, и любой устроит… 27 27 Нордическая – Вне игры

Капитан и начальник медицинского сектора молча напивались в орлином гнезде. Внизу ребята проверяли себя на прочность. Близилось время первого голосования «на вылет».

А в игре всегда остаётся тот лишь, кто спокоен, весел и жизнестоек 28 28 Нордическая – Вне игры .

– Кто-нибудь будет выдвигать обвинение? – тихий голос лингвиста-историка Насти Ветер мягким волчьим пледом окутал собравшийся в ее комнатке «научный сектор» и залетного борт-инженера Дамира.

Колыхнулись голографические карты настолки, превратившиеся вынужденно в «накроватку», и сделали оборот вокруг своей оси, до смешного напомнив игрокам рождественские гирлянды со светодиодами. Разместиться по-человечески в небольшой комнатке общежития Насти было попросту невозможно, поэтому хозяйке отвели почетное место в потрепанном компьютерном кресле, а Тимка Лапшин и Тошка Хлебников в живописных позах разделили узкий прямоугольник кровати. Дамиру, как случайно зашедшему на огонек, досталась циновка на полу, но у кавказца очевидно не хватило бы сил даже на протесты. Как говорится, «не очень-то и хотелось». Наоборот, было что-то необычайно приятное и легкое после бесконечного дня часов этак в восемнадцать вытянуться на твердом полу и смотреть на кружащиеся под потолком карты. Будто в планетарии. Наконец-то зритель, а не игрок… Хотя нет, игрок настолько, что уже даже по ночам время убиваешь в «Криминалиста».