Олег Касаткин - Корона и венец

– Не покину, дорогая. Мы с тобой теперь больше никогда не расстанемся и я всегда буду любить только тебя.

От этих слов Елене стало так хорошо и тепло на душе… Она не просто стала царицей – сегодня она все-таки стала счастливой…

Я вспоминаю ту ночь… Их было много – и я их не вспомню – кроме этой. Я знаю что не все женщины помнят то как утратили девичество и вошли в новую жизнь… Но ее я помню и буду помнить даже на смертном одре и даже за порогом жизни – если души помнят свои земные страсти. Тот миг когда ТЫ проводишь ладонью внизу моего живота, и я, вздрогнув, накрываю ладонью твою плоть. Лишь твои губы, больше нет ничего… Почувствовав мою расслабленность, мой возлюбленный крепко прижимает меня к себе, не прерывая поцелуй, чуть подается вперед и…

– Я люблю тебя. Ты даже не можешь представить, как сильно я тебя люблю.

Он шепчет мне ласковые слова, гладит по голове, как ребенка, покрывает поцелуями шею… Он прошелся языком по моему уху, слегка прижал поцелуем.

«Как же хорошо… что со мной творится? Я уже совсем позабыла о страхе. Каждая клеточка моего тела кричит о моей любви к НЕМУ. Он – мое божество… Только отдаваться ему, отдаваться без остатка, до капли, раствориться в нем, чувствовать его в себе, глубоко-глубоко, дарить ему счастье быть любимым… Я чувствую, что ему очень хорошо сейчас… Он чуть постанывает, целует меня, прерывающимся голосом шепчет какие-то нежности. Еще миг и это сладкое ощущение счастья становится невероятным.

Я непроизвольно подаюсь любимому навстречу. Еще движение, еще и.… Словно меня подхватывает что-то и уносит в небо. Тело скручивает сладкая судорога, из груди вырываются стоны и крик. Я кричу и извиваюсь под ним. Его бьет дрожь. Он делает последнее движение и замирает.

Через несколько секунд все проходит. Он ложится рядом и обнимает меня.

Какое-то время мы молчим, переводя дыхание… "

– Я люблю тебя… – шепчет он.

Ты научил меня не скрывать своих желаний, сделал мое тело чувственным и ненасытным, прогнал прочь ханжескую стыдливость… Потом я поняла – что имели ввиду древние говоря о Таинствах Исиды и Астарты. Но испытала это я именно тогда.

Из тайного дневника императрицы Елены Филипповны, уничтоженного ей за год до смерти

Следующий день

Если бы сейчас над Владимиром поднялся бы аэростат или даже новейшая выдумка человеческой мысли – дирижабль – вроде того что создали мсье Шарль Ренар и Артюр Кребс, то глазам его бы предстало необычное зрелище…

Центр древнего города с лужайками, с остатками старинных высоких валов; и два рядом белеющих собора, один – малый, другой – большой, с грандиозной колокольней, уходящей острием купола в голубое без единого облачка небо…

Кругом соборов стояли хоругвеносцы с черными и багряными златотканными хоругвями. То тут то там можно было видеть диаконов и клириков в золотых облачениях со свечами и посохами в руках. Небольшая процессия батюшек обогнула Успенский собор «по солнечному ходу» и вышла с северной его стороны на площадку между соборами, в это же время из собора сюда же выходила другая процессия духовенства с архиереями в разноцветных мантиях и множеством хоругвей.

А на площади – царский павильон, украшенный бело-сине-красным государственным и оранжево-бело-черным династийным флагами. Солнце еще стояло не высоко, утренняя прохлада еще не исчезла, день ожидался солнечный. Еще кое-где стучали топоры плотников, лихорадочно заканчивавших постройку трибун, балаганов помостов.

А окрестные улицы уже заполняла толпа – но не всякого пускали – ох – не всякого…

Если кто-то особо рвался вперед нарушая порядок – как из под земли являлся жандарм, стражник, а то и агент полиции в штатском и командовал строго и назидательно: «Куда? Зачем? Вертайтесь!» А в случае если слова не помогали – нет – упаси Христос! – никакого мордобоя и матерной руган – грозное – «Честью просят!» – и кулак охранителя благочиния приближался – нет к лицу, опять же – ни в коем случае – здесь же священное торжество! – а чуть ниже пояса. А кулаки у жандармов и городовых – зачастую бывших гвардейских солдат, крепышей и великанов – смотрелись весьма внушительно.

…Публики на трибунах было еще мало, а в павильоне пусто – только цветная каемка охраны – «стрелков Его Величества», в ярких малиновых рубахах и забавных шапочках, вроде тех что одевали извозчики или гайдуки богачей.

Но вот трибуны начали занимать важные гости – губернаторы, предводители дворянства, депутации городов и гильдий, игумены и игуменьи монастырей…

А под золочеными хоругвями и примикирием в лиловых, синих и фиолетовых мантиях епископы, архиепископы и митрополиты. Вон они – с посохами в руках в белом клобуке с бриллиантовыми крестами, на голубых серебристых мантиях, митрополит московский Владимир, митрополит Киевский и митрополит Санкт-Петербургский. Диаконы и послушники в золотых облачениях следуют за архиереями, поддерживая мантии. Навстречу преосвященным лилась с высоких колоколен церковная медная музыка…

Солнце играло сотнями блесток на их золоте и блестит на ризах облачений.

И вот показались два открытых экипажа – обычных лакированных ландо.

В первом экипаже к павильону подъехали Елена в сопровождении своей камер-фрейлины – Агафоклеи фон Сталь и обер-гофмейстерины Марии Павловны Будберг. Во второй – Георгий в одиночестве…

И вот со стороны зазвучала походная музыка.

Сюда из за города шли гвардейские части, поднятые засветло, чтобы успеть отскоблить бритвами до крови солдатские подбородки, начистить ваксой до зеркального блеска голенища сапог, отполировать лошадиным зубом белёные ремни амуниции, стряхнуть особым веничками последние пылинки с парадных мундиров.

Разноцветные – в новой форме – шеренги солдат подтянулись, выравнивая штыки, четче печатая шаг.

Преображенцы, семеновцы, измайловцы, солдаты Московского полка…

Открывал прохождение лейб-гвардии Преображенский полк, в честь его основателя – Петра Первого, назначали брюнетов или темных шатенов, по обязательно «с белым лицом».

Вот прошел батальон второго полк гвардии – Семеновского. Его сформировал когда-то любимец Франц Лефорт, носивший ярко-рыжий парик. И сто восемьдесят с гаком лет в семеновцы подбирали тоже только рыжих. Барабанщики шли первой шеренгой в голове батальонной колонны. Капельмейстер повернулся на полном ходу налево кругом, продолжая идти задом, взнес руку в белой перчатке, махнул, и в летнем воздухе грянул всей медью высеребренных труб и гремящих тарелок пышный Семеновский марш.

За ними – представители Павловского полка – в нем службу нести полагалось только блондинам и только курносым – как у государя-основателя – не было в России недостатка в таких новобранцах. От чего все солдаты выглядели на одно лицо, все похожи, как родные братья, так что бывало обыватель – завидя марширующую роту странных близнецов суеверно крестился: тьфу, пропасть – наваждение этакое!..