Станислав Богданов - Черный снег. Операция «Тайфун». Удар по оси

Интересно, какое у него, у этого парня, лицо. Морда у него какая-то должна быть, подумал Сергей. На этот раз он, не очень сдержанно, представил, что два таких «гада» могли лежать в блиндаже за пулеметом, посылая в него смертоносные трассеры. В него и в них… Тот, что сидел, гордо свесив ноги, докурил сигарету. Красно полыхнувший, как уголек, окурок, бросил на дорогу. Показал рукой в крестьянской варежке в сторону одинокого стога. Видать приметил бурого, нескладного теленочка с белыми подпалинами на худых боках. Рельефно выпирающими под клочковатой шерстью ребрами. Засмеялся… Все, сейчас подойдет, подумал Сергей. Он почесал левую бровь, соображая, что делать дальше. Внушения ни на теленочка, ни на германца не действовали. Им помогала местная сила. Он стянул зубами армейскую рукавицу. Перевернувшись на затекшем слегка боку, вытащил из-за пазухи грубой, диверсионной стеганки свой «Вальтер».

…Запотевший от сна, германский пистолет тускло отсвечивал в потемках. Он был взят прошлого дня, таким же утром, из кобуры мертвого германского офицера. С погонами полковника, о чем свидетельствовали две золотые «звезды» на серебряном шитье. Тот был в салоне развороченного армейского автобуса «Даймлер-Опель». Взрывом фугаса (дело рук местных партизан) машину отбросило в кювет и повалило набок. Из окон вылетели все стекла, прикрытые синими кожаными шторами. Мертвому водителю лицо сильно посекло. Он единственный остался на своем сидении. Полковника отбросило в заднюю часть кабины. Он еще был жив. Продолжа-таки смотреть на мир. На бледно-серое, по-зимнему смиренное утро. Сергей был категорически против, чтобы подойти к машине. Это не входило в план операции. Но старший группы, Анатолий Смоляков, грозно посмотрел на него. Затем, выпятив нижнюю губу, произнес: «Кто боится, пусть остается с девочками». Пошел сам. («Девочкой» в группе называли Настю Светлову. Была она радисткой.) Сергей, из чувства солидарности, увязался за ним. Сделал это, чтобы вся группа не сбилась с «внутреннего курса». Но это произошло. Завидев в салоне опрокинутого автобуса еще живого германца, Анатолий присвистнул. «А ты живой, гад, – сказал он в исступлении. – Поможем этому гаду сдохнуть?» «Уходить надо, Толя, – Сергею хотелось взять этого юнца за шиворот. Дать коленом под зад. – Мало ли кто вздумает навестить эту дорогу». Анатолий вынул из кобуры «Вальтер» (Р-6). «Я же сказал – иди к девочкам…» – презрительно бросил он. Германский полковник захрипел. У него была проломлена грудь. Из горла на шитый серебром черный воротник и меховые отвороты шинели хлынула кровь. «Доходит, гад фашистский, – Анатолий с отвращением снял оружие с предохранителя. – Сам не желаешь?» Прежде чем Сергей успел что-либо предпринять, приставил тупой ствол. Толстый ворс германской шинели смягчил звук выстрела. Седеющая голова германца откинулась…

Сергей только и смог: подойти к командиру и плюнуть в лицо. Так, чтобы не видали другие ребята. И Настя, которую он полюбил. Всем сердцем и всей душой…

Вечером того же дня Сергея поймали местные жители. Он снова уснул, зарывшись глубоко в стог. Очнулся теперь уже от прикосновения чего-то жесткого и острого. Прямо в грудь уперлись вилы. Три металлических, отточенных острия. Словно пальцы мифического чудовища. За мужиком в кожушке и шапке, обросшем седой бородкой, стояла баба. Кутала голову в платок и жалобно причитала: «Уходи отсель, кат! Вражина ты красная. Придет германец, вин табе сказит мордяку. Петро, гони его. Не треба нам таких постояльцев…» Но Петро, смачно выругавшись, велел ему встать. Идти до хутора. Они прошли через снежное поле. Хутор, как игрушечный, с мазаными домиками под соломенными крышами, с «журавлями», скворечнями и плетеными заборчиками был перед ними. Вдали, с возвышенности, в мутно-белом мареве, перед черточками лесов, виднелась серая лента забранной под лед речки. Через нее был перекинут железнодорожный мост. Недалеко к нему жался деревянный мостик. По нему по направлению к городу шли возы с сеном. На «коллег» работают, отметил про себя Сергей. Он как был, с вещмешком, с «Вальтером» за пазухой стеганки, шел к хутору. На телеге рядом с ним ехала баба. Упираясь вилами в спину, шел за ним Петро. Гитлеровский прихвостень…

На площади перед сельской управой они остановились. Навстречу шли двое: человек в красноармейской, но без петлиц, шинели и дядька в бараньей дохе. На плече у «красноармейца» Сергей заметил русскую трехлинейную винтовку. На рукаве была белая повязка с черной надписью Im Dienste der Sicherheitsolize. «Ты кого ведешь, Петро? – спросил обладатель повязки. – Никак москаля поймал?» «Кого ж еще, Архим! – обрадованно обратился к нему обладатель вил. – До новой власти веду. До тебя, Архимушка. С новой властью надобно полюбовно. Как она нас, так и мы…» «Хочешь добрый совет, Петро? – человек с повязкой остановился. – Пусть идет, куда шел. Отпусти его». Подойдя к Сергею, он испустил клуб морозного воздуха. Вислые усы скрывали нервную усмешку. «Ступай на восток, – рука Архима ткнула свинцово-серый небосклон со снежными тучами. – Здесь тебя не ждут, человече. Здесь ты враг». Ошалевший Петро опустил вилы. Велел своей бабе ехать домой. «Энто як же ты, соседушка…» – начал было «майданить», но тут же смолк. Сергей поправил за спиной вещмешок. «Что ж, спасибо, землячок, – молвил он. – Отсюда я пойду, не сомневайтесь. Ждите в своих краях Красную армию. Завяз немец под Москвой. Уши да носы себе отморозил. Так что ждите. Ожидайте, други сердечные…» Бодро зашагал по скрипучему снегу. В спину себе услышал: «Эх, шмальнул бы энту падлу, Архим. Германец с нас может спросить: почему, мол, попустили? Со вчерашнего, как был у нас герр гауптвахмайстер, шугают энтих тварей, что машину на большаке поганили. Может вин из энтих будет, соседушка?» «Да нет, – ответствовал Архим тому, что был в бараньей дохе. – У этого глаз добрый. Христианский. Не замутненный комиссарами. Ихним зельем сатанинским. Пускай идет».

До сумерек ему предстояло одолеть большое расстояние. Дойти до хутора Красный Устюг. Найти там Порфирия Корнеевича Иванова. Передать ему «весточку от Синцова». Куратор (от 1-го отдела) диверсионно-разведовательных курсов 4-ого управления НКВД майор Грибов, по поручению отца, специально готовил его. В памяти Сергея тот час же возник добросовестный, дельный образ Максима Сергеевича. Многих курсантов-слушателей он привлекал в качестве осведомителей. Они информировали добросовестного, кругленького майора (по прозвищу «Колобок») о «нежелательных настроениях» своих товарищей. Сергея, скорее всего, против воли отца, также попытался привлечь к подобному сотрудничеству. С одной стороны, с фактами не поспоришь… Это объяснялось суровой необходимостью военного времени. Жизнь режимного объекта, каковым являлось помещение разведовательно-диверсионных курсов, должна была «просматриваться» вдоль и поперек. «Немцы, молодой человек, всюду хотят иметь своих агентов, – говаривал ему Грибов, прищуривая хитрые, маслянисто блестевшие глазки. – Особенно, в составе наших курсантов, которым предстоит выполнять весьма секретную работу на территориях, временно оккупированных врагом. Если что-нибудь почувствуете, услышите или заметите в поведении своих товарищей, прошу вас незамедлительно информировать меня. Одним словом, все нежелательные умонастроения должны мне быть известны. До того, как они проявятся в оперативной, боевой обстановке. Не мне вам, надеюсь, объяснять, чем грозит „нескладуха“ в боевых условиях. Скрытый враг начинается с элементарной подлости и трусости. Со спрятанного от товарищей куска сала или мыла. С панического стишка или похабного анекдотика, направленного против деятелей Советского государства и лично – товарища Сталина. Надеюсь на вашу бдительность…»