Александра Нюренберг - Крылатое человекоподобное существо. История одной семьи

Он тихо поплыл на кресте своих крыльев, освещённый предзакатным осенним солнцем. Там на западе поджидал вечный соперник – гармсиль с его жаркими порывами и тёплые, подымались сумерки.

Сумеречный свет, и Луна… она растёт.

«Озеро. Рукопись. Зеркало. Стекло. Пыль. Луна. Озеро».

Страница не была первой в книге. Она помещалась в середине. Крупномасштабный набросок местности – города и окрестностей – с высоты. Подробно выписана окраинная улица и крыша последнего дома, попавшие под толстенную лупу. В горах тоже имелось такое местечко: чаша, по края полная, приподнята и наклонена над городом. Пальцы, скользившие по странице, рванули её и смяли в кулаке.

Он планировал, развернув складчатые крылья, над горами, разглядывая движущиеся лиловые пики, оплывающие к югу сочными синими пятнами лесов, готовящихся к осени.

А когда-то мы жили здесь в ущельях, в тёплых гнёздах завязывались кочанчики и из листьев их вскоре вытаскивали новое человекоподобное крылатое существо – правда, малюсенькое, ненамного больше человеческого. Они всегда в первые минуты розовато-коричневые в пятнышках, и эти хорошенькие гривки, низко растущие на шейках, тянут запустить в них пальцы со втянутыми предельно когтями. Как смешно они кричат, показывая острые, длиннее, чем у взрослых, клыки и стискивают крохотные кулаки с загнутыми, незатвердевшими коготками, мягкими, как лепестки.

Потешнее всего этот липкий комок на спинке… его приходится разбирать повитухе.

Бережно нежные и опытные пальцы расклеивают пахнущие цветами и шёрсткой складочки, пока малыш верещит, положенный брюшком на её ладонь. Изредка он так шипит и дергается, что не грех и похлопать его по маленькому хвосту… если он есть, которым он обвивает пальцы взрослых, когда не голоден.

Наконец, два узеньких безвольных крыла разглажены и протёрты водою с солью. Повитуха обращается с ними, как чиновник с газетной вырезкой о своём повышении, и следит, чтобы малыш не заспал крылушки.

Сказочки! Их рассказывают детишкам те, кому посчастливилось родиться с двумя лишними косточками возле лопаток. Надо же что-то ответить ребёнку, когда он задаёт важный вопрос – откуда он, собственно, взялся.

А из меня б вышел отец, быть может, неплохой.

Да, такая мыслишка мелькнула – и не в голове, как принято выражаться об этих неуловимых особах. Скорее, пролетела в поле бокового зрения, как невовремя вылупившаяся бабочка.

Бабочка, и вправду, пролетела – крупная, сильная и сопровождавшая полёт едва приметным лишь для особо чувствительного уха звуком. На фотончик секунды она замерла над густо красным деревцем, всю зиму источающим сладостный винный дух увядания. Перепутала с запахом любимого угощения – ей бы на виноградники, быть может, там отыщет толику нектара.

Он разглядел, что у бабочки пушистая холка, вроде львиной гривы, и загнутый спиралью хоботок. Разумеется, это бражник собственной персоной.

И он принялся методично прокручивать в уме ту часть разговора, которая была самой важной.

Вот несколько реплик из тех пяти минут разговора, который был мною опущен (не люблю лишнего, лишние слова всегда придают оттенок недоговоренности, но что поделаешь).

– Итак, давай окончательно определим цель этой авантюры.

– Прекрати ёрничать, я-то абсолютно серьёзна.

– По-моему, это ты ёрничаешь, если успела за одно утро втянуть меня, этакого добродетельного, в грязное дело, нарушающее правила.

– Я, – молвила она, наставляя на него кончик острого пальца, – так и знала. Сдрейфил?

Было в ней что-то невыносимое… неудивительно, что многие её просто ненавидят, и даже слагаемые её прелести – холодный ум,

неподражаемый здравый смысл и это тело – не могут помирить с ней многих и многих. Возможно, именно намёк на энтропию добавляет ей злого очарования.

Он чуть устало проговорил, отчего голос его сделался немного нуден:

– Скажи сама.

– Охотно.

Она снова откинулась на скалу, подтянув колено, и он отвёл глаза – до чего плохо иногда быть поклонником гармонии, когда стремление лицезреть красоту в любом её проявлении затмевает естественную нравственную брезгливость – ежли правда, что о ней говорят… иногда…

– Ты должен заставить человека, избранного тобой, пресмыкаться пред тобой раньше, нежели человек, избранный мною, начнёт пресмыкаться передо мной.

Он выгнул губы, кивнул.

– То есть, если девушка влюбится в меня, окаянного, на пару дней раньше, чем мужчина влюбится в тебя, я выиграл.

Ирония её ничуточки не задела. Возможно, он не сумел вложить в свои уста яд в необходимой доле.

– Можно и так сказать. – Равнодушно молвила она.

Он склонил к плечу голову, так что светлая прядь длинных густых волос закрыла ему глаза. Бражник снова возник в розовом и жёлтом свете: тот час осени, когда мир подобен нутру виноградной раковины.

– А как мы определим, что она… он… влюбились?

– Так же, – последовал ответ, – как это определяют люди, когда смотрят на своих кошек из окна мартовским утром.

– Ты хоть понимаешь, что это значит?

Она хихикнула.

Он решил выразиться понятнее:

– Что нам за это будет, если там, – он сделал жест, – узнают?

– Как там могут узнать? Если только, – прикрыв глаза жёсткими золотистыми ресницами, заметила она, – никто не донесёт. А в городе нет никого… из твоих, и моих.

Он подумал, что это так, наверное. Отчётливо подумал.

– Да? И хватит повторять одно и то же.

Он промолчал.

– Э, погоди-ка, – заторопилась она. – Ты, что же, и, правда, так боишься за меня? Ты всё время об этом думаешь?

Он небрежно бросил:

– Будет обидно смотреть, как тебя погрузят в кипящую смолу, только и всего. Ты ведь такая хорошенькая.

– Смола?

– Ну, это символ. Представь самое обидное для себя. Скажем, увидеть, как кто-то очень жалкий тебя не боится.

– М-м?

– Или, что ты спасла человеческую жизнь.

– Ага?

Она, похоже, успокоилась.

– Да нет, ничего. В смысле, ты мне тоже приятен.

Она зевнула.

– Да не случится ничего.

Она махнула вверх, где серым полукругом в блёклом голубом небе уже повисла прирастающая Луна.

– Им, поверь, и дела нету… все эти правила…

И последовал не вполне приличный жест.

– Правила утверждают, что мы должны беречь людей… а это значит, беречь первым делом от всяческих отношений с нами. Всё должно идти, как по написанному… ну, ты понимаешь.

Она запела:

– Первым делом, первым делом…

Это была песенка, сложенная накануне войны и очень нравившаяся людям. Он толком не помнил слов и удивлённо восхитился – до чего же хорошо знает она людей, как цепко запоминает все мелочные и важные подробности их бытия. Несомненно, она выиграет это нелепое и опасное пари.