Владимир Ступишин - Моя миссия в Армении. 1992-1994

Несмотря ни на что, за два первых года межгосударственных отношений между нами было заключено более трех десятков российско-армянских соглашений в области политического, военного, экономического, научно-технического и культурного сотрудничества и таким образом создана первоначальная юридическая основа отношений между Россией и Арменией.

Далеко не все эти соглашения начали работать сразу – так не бывает, чтоб сразу. Но деловые связи восстанавливались, налаживались, развивались. И тут вполне определенную роль играло наше маленькое посольство, которое не только направляло свои предложения в Москву, но в блокадных условиях вместе с нашими военными и пограничниками выступало как немаловажный зримый фактор российского политического присутствия в Армении, общаясь с государственными деятелями, с основными оппозиционными силами, с учеными и университетской профессурой, врачами и литераторами, художниками и музыкантами, актерами и журналистами, бизнесменами и рабочими, со всем народом, для которого российский посол стал – и я этим очень горжусь – буквально символом надежд на сохранение духовных и возобновление материальных связей с Россией. Кое-кто даже сравнивал меня с Грибоедовым в его ипостаси друга и защитника армянского народа. И они были недалеки от истины в том смысле, что мне действительно пришлось взять на себя роль адвоката Армении перед московскими чиновниками, в том числе мидовскими, делая это, естественно, в интересах самой России, которая много потеряла бы, откажись она от общего цивилизационного наследия, сложившегося благодаря совместным усилиям русских и армян на протяжении веков.

К сожалению, я не встретил какого-нибудь понимания в МИДе, особенно у тех лиц в руководящей верхушке, которые оказались вынужденными заниматься новым зарубежьем, где тогда не пахло соблазнами Парижей, Вашингтонов или хотя бы Сеулов, и даже «баксы» заработать не светило. Этим людям было невдомек, что дипломат, неспособный играть роль адвоката страны пребывания, не может эффективно выполнять свою миссию обеспечения национальных интересов собственной страны. Правильность такой позиции подтверждается конкретными фактами из моего личного опыта работы на разных направлениях советской внешней политики. И об этом опыте можно было бы много интересного рассказать. Но это уже тема другой книги. Сейчас же речь пойдет о моей миссии в Армении.

13 февраля 1992 года в кабинете генконсула России в Милане раздался Телефонный звонок. Посол в Риме Адамишин после обычных приветствий говорит мне:

– Приезжай, есть личное послание тебе из Москвы.

– О чем?

– Приезжай – увидишь.

Предложение, от каких обычно не принято отказываться.

Заинтриговал. А ведь только что гостил у нас и наверняка что-то да знал об этом предложении. Конспиратор. Мы тут же дозвонились в Москву, нашли Сашу Авдеева, который в свое время работал в моей внешнеполитической группе в посольстве в Париже, потом был послом в Люксембурге, несколько дней заместителем Шеварднадзе как раз перед кончиной союзного МИДа, а весной 1992-го имел какое-то отношение к департаменту СНГ МИД РФ, находившемуся в процессе становления. Он – тоже конспиратор, мидовская школа, поэтому на мой вопрос, о каком предложении идет речь, ответил вопросом:

– Петрович, вы давно не слушали армянского радио? Ну так теперь часто будете иметь такую возможность.

Или что-то в этом роде. Мы, естественно, поняли, что речь идет о посольстве в Ереване: Москва начала устанавливать дипломатические отношения со странами СНГ и Балтии. Не скрою, нам не очень-то хотелось раньше времени уезжать из Италии. Не прельщало меня назначение куда-нибудь в одну из бывших советских республик, но Армения – это совсем другое дело, там можно поработать на правое дело защиты страдающего карабахского народа, судьба которого меня и мою жену волновала давно, да и российские интересы в Закавказье представлялись мне имеющими капитальное значение с точки зрения нового положения России на международной арене. Одним словом работа на этом дипломатическом поле привлекала меня своей неординарностью. Она должна была быть непростой, но благодарной, если, конечно, повезет чуть-чуть. И мы решили ответить согласием. С этим решением я на следующий день сел в самолет, полетел в Рим, пришел в посольство, прочитал депешу, подписанную незнакомым мне еще тогда Шеловым-Коведяевым, он был первым замминистра иностранных дел, и тут же написал: послом в Армению – согласен, почту за честь.

Указ о моем назначении был подписан президентом 2 марта, другой указ – о присвоении дипломатического ранга Чрезвычайного и Полномочного Посла – 18 марта 1992 года. И я начал прощаться с Миланом, Венецией и Турином, которые официально входили в мой консульский округ.

Совершили мы на прощание и еще одно паломничество – на остров Св. Лазаря в венецианской лагуне к армянским монахам-мхитаристам. Это – просветительская конгрегация армян-католиков, основанная монахом Мхитаром Себастаци в 1701 году в Константинополе, откуда в 1715 году мхитаристы перебрались на остров Сан Ладзаро. Там, в монастыре, имеется ценнейшее собрание рукописей, стоящее в одном ряду с венской коллекцией, тоже в монастыре мхитаристов, и даже с самим ереванским Матенадараном. На острове в эту последнюю мою поездку я обнаружил двоюродного брата президента Армении, он руководил монастырской типографией и по своей инициативе изготовил для меня визитные карточки на русском и французском языках. Я тогда еще не знал, что в Армении самый модный иностранный язык – английский. 1 апреля я устроил прием для итальянских друзей и дал первое интервью для газеты «Азг» («Нация») либерально-демократического направления, по-настоящему, а не по-жириновски.

9 апреля мы сели на поезд в Болонье и через день были дома, в Москве. Я сразу же пошел в МИД, где узнал, что 3 апреля в Ереване подписан протокол об установлении дипломатических отношений между Россией и Арменией. Следовательно, у посла появилось юридическое основание для начала его деятельности. Но к моему большому удивлению обнаружилось, что хоть я уже вроде бы и посол – все указы и приказы налицо, – но агремана у армян еще и не запрашивали. Пришлось напомнить, что в этом есть очевидная необходимость. Протокол принял меры, и в конце апреля агреман я получил. Дело оставалось за верительными грамотами, над новым текстом которых тогда трудились наши мидовские протокольщики. И еще за очень и очень многим: новые посольства, которые по существу стали первыми посольствами суверенной России (все остальные были просто переименованы из представительств СССР в представительства Российской Федерации), не имели ни штата, ни денег. В столицы бывших республик СССР отправлялись в краткосрочные командировки передовые группы, функционировавшие на птичьих правах. На некоторых послов возложили еще и миссию руководителей госделегаций для переговоров с правительствами стран их назначения, что явно противоречило их собственной функции. Армении в этом плане повезло: нашу госделегацию с самого начала возглавил посол по особым поручениям Всеволод Леонидович Олеандров, опытный и мудрый дипломат, очень много сделавший для рождения юридической первоосновы российско-армянских межгосударственных отношений. Впоследствии опыт раздельного функционирования главы госделегации и посла был распространен на другие страны.