Генри Олди - Алюмен. Книга первая. Механизм Времени

Связь с кузиной неприятно задела Огюста. Стоило труда осознать, что такой адюльтер, кроме похотливого герра Вейсгаупта, позволил себе гордый аристократ, князь Волмонтович, а не скромный республиканец Огюст Шевалье.

Говорите, два пути науки?

Физика-биология – и магия-ясновиденье?

Огюст вообразил университет – Геттингенский, Ингольштадский, какой угодно – где изучают оккультизм. Кафедра сглаза, кафедра столоверченья, отделение метафизики. Спецкурс по метанию молний. Лаборатория приворотных зелий. Ректор – Адольф фон Книгге. Устав – «Новый Завет Сатаны».

Отсмеявшись, он вытер слезы и продолжил чтение.

«Новый Завет Сатаны» гласит:

– Овладей общественным мнением, сея раздоры;

– Опирайся на чужие слабости;

– Борись с личностью, способной к творчеству;

– Понуждай людей к погоне за удовольствиями;

– Преподавай готовые взгляды, убивай способность мыслить;

– Введи всеобщее избирательное право, вооружившись мощью тупого большинства;

– Сила денег вращает земной шар...»

Огюсту стало не до смеха.

Очень уж логично звучали «сатанинские заповеди».

«...последовали жесткие санкции. После проведения обысков и изъятия идеологической литературы, иллюминаты были запрещены властями и церковью. Вербовку в орден объявили преступлением, наказуемым отсечением головы. Адам Вейсгаупт бежал из Баварии. „Братьев-алюмбрадос“ лишали кафедры, увольняли с государственной службы, подвергали аресту и заключали в тюрьму.

Некоторых казнили.

Когда позднее, в 1796 году, в Париже вспомнили про орден – выяснилось, что от иллюминатов не осталось и следа. Это еще раз подтверждает нашу догадку о том, что «тайный» орден на самом деле превратился в тайный, укрывшись за кулисами мировой истории...»

Утомившись, Огюст Шевалье покинул сквер, где наслаждался скелетами в шкафах «братьев-алюмбрадов», взбежал по боковой лестнице на Новый мост – и отправился домой, в Латинский квартал.

Поначалу он никак не мог взять в толк: с чего бы ему спешить? Дома никто не ждет, встреч он не назначал... На «звездчатом» перекрестке двух бульваров и улицы дю Бак скользкий булыжник вывернулся из-под башмака. Молодой человек едва не угодил под колеса фиакра, чудом успев схватиться за фонарный столб. Однако брань кучера и смех прохожих, принявших его за пьяницу, вдруг отодвинулись прочь, увязли в ватном заслоне.

Держась за столб, как матрос – за мачту корабля в жестокую бурю, Огюст глядел на собственное отражение в витрине напротив. Он понял, что влечет его домой.

Зеркало!

Овальное «psyche» с уцелевшим правым бра.

Магический кристалл, где появлялась и исчезала Бригида-Бриджит, где вчера он видел ад, откуда вещал безумный Оракул, мешая правду с бредом, бессмысленное с вероятным, глумление с откровениями. Его тянуло к зеркалу. Ему не хватало снежинок-шестеренок, свивающихся в спирали; жутких видений и потусторонних голосов, отвечающих на вопросы.

Помнится, знакомый доктор Жевар рассказывал: его пациент, больной сифилисом, где-то ухитрился подхватить малярию. «И что вы думаете? – восклицал доктор, картинно всплескивая руками. – Малярийная лихорадка вышибла lues из организма, как порох – ядро из пушки!.. Правда, борьба двух недугов настолько ослабила беднягу, что в итоге он все равно умер, несмотря на лошадиные дозы хинина. Посему я бы поостерегся рекомендовать такой способ лечения. Хотя, возможно, в иных случаях...»

Неужели и он, перестав бредить баронессой, избавившись от одной мании, обрел вместо нее другую?! Наверное, так сходят с ума. Где раздобыть чудодейственного хинина, чтобы спасительная горечь охладила пылающий рассудок?

Не обращая внимания на ухмылки зевак, Огюст побрел дальше. Стараясь отвлечься, он раз за разом возвращался мыслями к сегодняшней встрече в «Крите». Северянин, представившийся Торбеном Йене Торвеном, сотрудником Датского Королевского общества, оказался человеком исключительно приятным и располагающим к себе. А поначалу... Тысяча чертей! Шевалье успел бог весть что подумать. Тайный соглядатай, подосланный Эрстедом; кровожадный асассин из ордена алюмбрадов...

Мерзавец Тьер! Удружил, подсунул книжечку!

Мсье Торвен, рассмотрев рисунки Альфреда, немедленно опознал всю троицу: и Андерса Эрстеда, и князя Волмонтовича, и китаянку, чье имя тут же вылетело у Шевалье из головы. После чего спросил, не чинясь, напрямую:

– Значит, вы их подозреваете?

Огюст решил не ходить вокруг да около.

– Подозреваем. И в первую очередь – господина Эрстеда.

– У вас есть дополнительные поводы к подозрениям?

– Есть.

– Вы понимаете, что это очень серьезное обвинение?

– Андерс Эрстед был у пруда. Даже если он невиновен, он мог видеть настоящего убийцу.

– Вы бы хотели с ним встретиться?

– Да!

Мсье Торвен задумался, уставясь в потолок.

– Пожалуй, я смогу устроить вам встречу, – сообщил он наконец. – Но для этого мне понадобится время. Где я смогу вас найти?

Шевалье заколебался.

– Понимаю ваши опасения. Можете не отвечать. Я остановился на рю де л’Арбр-Сек, в гостинице «Путеводная звезда». Второй этаж, номер девять. Загляните... м-м-м... через неделю. Надеюсь, у меня появятся для вас новости. Если мы договоримся о встрече, можете на всякий случай прихватить с собой пару надежных друзей.

Кровь Христова! Этот северянин, хромой франт с тростью, достойной короля, располагал к доверию.

– Если угодно, вооруженных. Слово чести, я всем сердцем сочувствую вам и гере Галуа. Хочется верить, что рандеву с гере Эрстедом поможет прояснить истину...

Прощаясь, Огюст, заручившись любезным разрешением Альфреда, подарил собеседнику картон с рисунками. Торвен предлагал заплатить, даже настаивал, достал кошелек, но потерпел неудачу. Когда Шевалье, распрощавшись с датчанином и юным Галуа, оглянулся на пороге кабачка, еще не зная, что снаружи его ждет неприятный герр Бейтс, – хромой франт внимательно изучал портреты.

Сейчас в Торбене Йене Торвене было очень много от лейтенанта, и очень мало – от сотрудника научного общества. Так много и так мало, что Огюст Шевалье всерьез задумался о будущем рандеву.

По лестнице он поднимался крадучись, чтоб не скрипели рассохшиеся ступеньки. Опасался засады? Не хотел беспокоить консьержку? Спроси Огюста кто-нибудь – зачем? – он не сумел бы ответить. Наверное, в глубине души полагал, что собирается заняться делом постыдным и противоестественным. Хотя, казалось бы, какой стыд в разговорах с зеркалом?

Странно? Разумеется. Глупо? Вне сомнений.

Но почему – стыдно?!

Ключ провернулся легко, без щелчка. Старушка-дверь, пойдя навстречу жильцу, осталась нема, с гостеприимством распахнувшись и еле слышно закрывшись за его спиной. Узкий коридорчик дышал пылью. С незапамятных времен и, пожалуй, до скончания веков в нем поселился запах подгоревшего теста.