Наталья Резанова - Чудо и чудовище

Мой возлюбленный видит в саду румяное яблоко.

Что за сладкое яблоко! Но сад стерегут сторожа…

Дворцовая рабыня, шустрая девушка с зеркально-черными волосами, поклонившись сообщила, что высокородная Фарида просит госпожу царицу принять ее. Это означало, что предписанное обычаем затворничество закончилось, и Далле разрешалось встречаться с дамами ее круга. Она ответила, что с радостью примет госпожу Фариду, и радость эта не была притворной.

Так – с приветственной улыбкой она шагнула навстречу прежней золовке, и тут же отступила назад, потрясенная выражением яростной злобы ее глазах. Далла не могла даже представить, что благородная Фарида способна на подобные чувства.

– Веселишься? – прошипела она. – Я слышала, как ты распеваешь… Добилась своего!

– О чем ты? – недоуменно прошептала Далла.

– Царица! – голос Фариды звенел от ненависти. – Когда ты только успела сговориться с ним… мой брат был великодушен, его легко было обмануть. Славная пара! Убийцы! Он придушил жену, а ты избавилась от мужа.

До Даллы с трудом дошел смысл услышанного.

– Что ты говоришь… – беспомощно произнесла она. – Какое убийство? Регем погиб случайно…

– Не притворяйся большей дурой, чем есть! Случайно! Мой брат с младенчества учился править конями, он бы не разбился, если б не было умысла! Только те, кто обещал избавить тебя от мужа, не сказали, что прикончат заодно и сына! Или ты сама согласилась на это?

Безумные, дикие, невозможные обвинения хлестали ее, как удары. Она хотела крикнуть, что Фарида не смеет обвинять ее в таком ужасном преступлении. но слова почему-то не шли с ее губ. И почему-то перед ее внутренним взором возник облик человека, который стоял вчера позади Ксуфа. Это был Булис. пророк Кемоша, который отправил Регема и Катана к оракулу…

Бероя, вышагнувшая из-за занавески, готова была броситься на Фариду, если та решится и в самом деле ударить Даллу. Но Фарида не двигалась.

– Или ты и впрямь не догадывалась ни о чем? Тогда ты дура, какой еще не видывали в Нире, слепая и глухая дура. Я рада, что мне не надо больше видеться с тобой. Надеюсь, Ксуф прикончит тебя так же, как бедную Гипероху.

Не дожидаясь ответа, Фарида развернулась и покинула женские покои. Никто ее не удерживал. Бероя бросилась к своей воспитаннице и подхватила ее, иначе бы та, возможно, упала. Подвела ее к постели и усадила.

– Няня, – пустым голосом спросила Далла. – Это правда, что она сказала… про… – она не могла выговорить слова "убийство".

– Не знаю, доченька. – Бероя говорила почти шепотом. – Ничего не знаю.

– Это правда. И это все из-за меня… – Внезапно Далла закричала: – Зачем ты отнесла меня в храм, зачем молилась? Для чего меня коснулась Мелита? Лучше бы я осталась безобразной, тогда бы ничего этого не было! – Она с размаху ударила себя кулаком по лицу, так что из носа пошла кровь. Бероя перехватила ее руку, но Далла продолжала кричать: – Будь она проклята, красота! Будь проклято чудо!

Слава к Паучихе из Каафа пришла не сразу. Она и не торопила ее, эту славу. Она умела ждать. Кстати, Паучихой она назвала себя сама. И впоследствии некоторые умники видели в этом прозвище выражение не только уродства, но и редкостного терпения, дающего силу таиться, плести паутину и ждать, пока противник в ней запутается, чтобы беспрепятственно вонзить свое жало!

Но до этого было еще далеко. В город Кааф вошла девочка-подросток, способная обратить на себя внимание разве что безобразием. Да и то не слишком. Ибо на улицах и площадях Каафа было полно уродов и калек, среди которых Дарда совершенно терялась. Собственная незаметность стала для Дарды великим открытием, а впоследствии на годы убежищем и оружием. А пока что она использовала это новое для себя положение, чтобы понять, куда же она попала.

Кааф был первым городом, куда она попала, и окажись он иным, трудно предсказать, как сложилась бы ее дальнейшая судьба. Но Кааф был именно таким, каким должен быть – город среди пустыни и вблизи границы, город-перекресток, город-торжище. Считался он царским, но между Каафом и Зимраном можно было найти очень мало сходства, да и то при усилии. Наместник Каафа именовался князем, и, хотя не принадлежал к родовой знати, но в силу удаленности от Зимрана был скорее самостоятельным правителем, чем царским слугой.

В Каафе Кемош-Ларану не удалось потеснить Хаддада. И не потому, что здешние жители были так уж склонны цепляться за старые традиции, как, например, в Маоне. Просто в пустыне люди слишком зависели от солнца, ветров и редких дождей, чтобы заменить Небесного Владыку богом шлемоблещущих воинов. Хаддад пользовался в Каафе большим почитанием, но и Мелита тоже была здесь в силе. Ее храм из розового мрамора был в городе среди самых больших и роскошных, а девушки-служительницы славились равно и красотой, и искусностью в пении и танцах, и изощренностью в любовных ласках. Путники, попадавшие в Кааф по караванным дорогам, и горожане спешили в святилище Мелиты, дабы усладить слух и зрение чудными игрищами, музыкой и плясками, а тело – любовью. Последнее, впрочем, было доступно не всем и не всегда. Жрицы Мелиты не взимали платы за любовь, ибо это поставило бы служение богине на одну ступень с пошлым блудом. Но обычай предполагал, что паломник, пожелавший соединиться с богиней через посредство ее служительницы, должен сделать подарок храму. Разумеется, дело это было сугубо добровольное. Однако Мелита, богиня женщин, прощала все, что угодно, кроме пренебрежения к своей особе. И, не получив подарка, или сочтя его недостаточно щедрым, могла обидеться. А обидевшись, карала оскорбителя, наслав на него трясучку, жар, слабость в ногах, а то и вовсе лишая мужской силы. Такие случаи были хорошо известны. Поэтому храм процветал, а прихожане его, независимо от сословия или племени, были по большей части люди состоятельные. Но не только. Мелита – богиня капризная, однако ее не зря именуют милостивой. Она знает, что любви покорны все, не только богачи, и все должны соблюдать ее законы. И каждая, в свой черед, служительница Мелиты выходила на паперть храма, обвязав голову грубой веревкой, в знак покорности власти Мелиты – сидеть и ждать любого, кто потянет за конец веревки и уведет ее за собой. Кто бы это ни был – нищий, калека, прокаженный – отказывать она не имела права. И уходить, прежде чем исполнить свой долг – тоже. Но они там никогда не засиживались. Не то что в иных городах, где жрицы были столь некрасивы, либо жители столь нерадивы, что девушкам месяцами приходилось ждать возможности доказать верность богине.

Да, Мелита была сильна в Каафе, но не единодержавна. Купцы, погонщики ослов и верблюдов, наемники, бродячие сказители и певцы – все они приносили с собой свои верования, и ни одно из них не казалось в Каафе слишком нелепым или страшным и каждое имело шанс укорениться.