Марианна Алферова - Соперник Цезаря

— Помпей Магн больше солдат, нежели политик, но его мнение ценится высоко в Риме, — заметил Цицерон.

— Марк, да ты трусишь! — рассмеялся Клодий. — Что с тобой?

— Я чувствую себя таким одиноким, — признался консуляр. — Вокруг столько злобы. Знаешь, какой день самый счастливый в моей жизни? Да-да, тот декабрьский день, когда я подавил заговор. Рим на мгновение стал единым, как всегда в час опасности. Но тот час миновал, и вновь все смотрят друг на друга волками, думают лишь о деньгах и подличают, подличают…

Цицерон внезапно замолк.

— Говори! — попросил Клодий. — Я люблю слушать, когда ты так говоришь.

— Да что там! — Цицерон махнул рукой. — Надеюсь, боги, покровители этого Города, вознаградят меня за мои заслуги.

Секретарь тем временем продолжал писать, как будто и не было никакого разговора в таблине. Клодий приметил это, подался вперед и вырвал из рук Тирона табличку и стило. Попытался прочесть написанное, но не смог: вместо привычных латинских или греческих букв на воске змеились незнакомые закорючки.

— Что это?

— Мой шифр, доминус. Для быстроты записи. Значков много, пятьдесят шесть тысяч, зато я успеваю записывать за говорящим почти дословно.

— Не надо за мной записывать! — Обратным концом стила Клодий разровнял воск. — Я сам излагаю свои мысли. Так надежнее.

— Мой Алексид, оставь нас. У нас будет очень важный разговор, ведь я угадал? — Цицерон понимающе улыбнулся.

— Разумеется.

— Тирон, пусть подадут нам вина. Скажи, что доминус велел. — Цицерон повысил голос, но было сомнительно, что приказ исполнят. Теренция наверняка распорядилась не открывать погреб. На кухне слова «доминус велел» — пустой звук. Теренция хорошо помнила, какое приданое она принесла в дом супруга.

— Есть одно дело, которым я хочу заняться немедленно. С надеждой на твою поддержку, — сказал Клодий.

— Так о чем же речь? А, подожди, подожди. Послушай вот это! — Цицерон схватил со стола свиток и развернул. — Какие замечательные выражения, оцени: «Я уже давно увидел, что в государстве нарастает какое-то страшное безумие, и понял, что затевается и назревает какое-то зло, неведомое доселе…» Ну, как? Это моя «Четвертая речь против Луция Сергия Катилины».

— Какая жалость, что сам Катилина эту речь не слышал!

Цицерон пропустил мимо ушей ехидное замечание.

— Так вот, о моем деле, — продолжал Клодий. — Хочу выставить свою кандидатуру в народные трибуны.

Цицерон изумился:

— Но ты не имеешь права! Народным трибуном может быть только плебей.

— И что?

— Ты из патрицианского рода! — В голосе Цицерона прозвучала несмываемая зависть.

— Плебеи давным-давно заседают в сенате и становятся консулами. Почему бы патрицию не стать народным трибуном? А мое происхождение… Ничего не стоит переделать меня из патриция в плебея, раз я этого хочу. Я просто-напросто откажусь от своего патрицианского звания и объявлю себя плебеем.

— Не получится. Ты можешь стать плебеем только путем усыновления. А это совсем не просто. Для усыновления взрослого человека требуется издание специального закона с участием понтификов. Столько формальностей…

— Их можно преодолеть, — улыбнулся Клодий. Запас лести и терпения у него заканчивался. — С твоей помощью.

— Разумеется, многие помнят, что мое консульство оказалось спасительным для римского народа. И все же твое дело безумно сложное. Где же Алексид? — вздохнул Цицерон. — Боюсь, Теренция не пустит его в погреб. Милая женушка слишком печется о моем здоровье.

Кожаная занавеска таблина заколыхалась, и Тирон внес кувшин и четыре чаши.

— Я не стал обращаться к виночерпию, а сам разбавил вино, — пояснил секретарь.

— Мой Алексид, ты умница! — воскликнул Цицерон. — Он, кстати, сортирует все письма, хранит черновики и корреспонденцию, которую я получаю. Готовит к изданию.

— Посмертному, — фыркнул Клодий, и надо сказать, что Цицерону не очень понравилась шутка.

— Я подумаю о твоих словах, — отвечал Цицерон, нахмурившись. Фраза вышла еще более двусмысленная, чем у Клодия.

— Да нечего тут думать, надо действовать. В народном собрании меня любят, я без труда выиграю выборы.

— Зато сенат относится к тебе настороженно.

— Насколько я помню, ты сам говорил, что сенат — это сборище твердолобых равнодушных лентяев. Так зачем перед ними заискивать?!

— Но почему именно народным трибуном? Ведь тебя избрали на следующий год квестором. [56] Квестор — казначей. Первая должность в иерархии, введенной Суллой, которая давала право заседать в сенате. Клодий получил должность квестора в Сицилии. В 75 году до н. э. квестором в Сицилии был Цицерон.

— Власть народного трибуна огромна. Моя тетка была замужем за Тиберием Гракхом. Так что я, можно считать, наследник Тиберия и Гая Гракхов. [57] Гракхи — народные трибуны, погибшие в борьбе с сенатом. Тиберий Семпроний Гракх, народный трибун 133 года до н. э., автор закона об ограничении пользования землей, создал комиссию по перераспределению земли. Был обвинен в стремлении к царской власти и убит сенаторами под предводительством Сципиона Назики. Его тело бросили в Тибр. Был женат на тетке Клодия Клавдии. Гай Семпроний Гракх, младший брат Тиберия, народный трибун 123 и 122 годов до н. э., предложил ряд законопроектов о реформе судов и раздачах дешевого хлеба. Сенаторы попытались отменить его законы в 121 году до н. э., возникли беспорядки, Гай погиб. Кому же еще быть народным трибуном, как не мне!

— Гай Гракх — бунтарь и ниспровергатель. Незачем ему подражать.

— Кому же можно подражать?

— Катону.

— Катону? Которому из них? Катону-Цензору или его потомку, тому, что уговорил тебя казнить пятерых римских граждан без суда?

Красивое полное лицо консуляра обмякло, губы дрогнули.

— Я спасал Республику, — заявил он, но без прежней уверенности.

В этот миг на Цицерона навалилось ощущение пустоты и безысходности, кто-то невидимый и злобный жарко дохнул в шею, будто готовился вонзить зубы. Знаменитый оратор вдруг увидел себя на форуме перед трибуной, с которой так часто выступал. Прямо перед ним на стене трибуны, как раз между двумя рострами, была прибита отрубленная голова. Цицерон вгляделся. О, боги! Это была его собственная голова, с растрепанными волосами и небритыми щеками, из полуоткрытого рта вывалился позеленевший язык. Цицерон поднял руки и понял, что головы у него на плечах нет…

Консуляр резко дернулся и очнулся. Неужели он заснул на миг и видел ужасный сон?

— Мы с тобой друзья, Марк Туллий! — услышал он будто издалека голос Клодия. — Раз мы друзья, то должны обмениваться друг с другом благодеяниями. Помни, что теперь твоя очередь: я спас тебе жизнь год назад!