Марианна Алферова - Соперник Цезаря

Но не из-за добычи вышла ссора. Лукуллу не нравилась дружба шурина с легионерами и странный титул «друг солдат», которым ветераны наградили мальчишку. Лукулл постарался унизить молодого амбициозного родственника, отнял у него отряд и поручил охранять продовольствие. Клодий взорвался. На военном совете он обозвал Лукулла скрягой, заявил, что тот обманывает ветеранов, которым давным-давно вышел срок службы. Лукулл позеленел и обозвал Клодия смазливым сосунком, чьи бешеные выходки ему надоели. Клодий расхохотался в ответ:

— А мне надоело выслушивать насмешки солдат и пересчитывать твоих мулов и верблюдов, груженных золотом. Лучше бы командующим назначили Помпея — жаль, что Великий слишком долго возился в Испании с Серторием.

Один из адъютантов Лукулла выхватил кинжал. Клодий — тоже…

Поутру в палатку Клодия вошли ликторы с фасками на плечах, следом явился Лукулл — в ярко начищенных золоченых доспехах, в шлеме с гребнем и опять же в красном своем палудаментуме. За ним, вместо невзрачного медика, следовали легат и два центуриона.

Аппий Клавдий по-прежнему дежурил подле брата. Лукулл говорил довольно долго, но смысл сказанного сводился к одному: наказывать родственника за попытку взбунтовать войска командующий так и быть не станет и приказывает Клодию вернуться в Рим.

Но Клодий подозревал, что Лукулл с удовольствием вернул бы его в Рим в виде урны с прахом, но что-то его удерживало от столь решительного шага. Возможно, присутствие Аппия. Вечером в лагере появился Зосим, взъерошенный, грязный; привез бурдюк с каким-то местным напитком, который, несмотря на протесты, заставил хозяина выпить, отчего у Клодия начался жесточайший понос.

Неведомо, помогло ли лекарство Зосима, или сила молодого организма взяла свое, но через пару дней Клодию стало гораздо лучше, и он покинул зимний лагерь Лукулла в Гордиене. Так кончилась его военная карьера и началась гражданская.

Поправляться после ранения Клодий поехал к младшей сестре Терции в Киликию. Его сопровождал Зосим, который ходил за хозяином, как за ребенком, угадывал желания и даже учил заново говорить, по слогам произнося каждое слово, и рассказывал о последних событиях. Клодий потихоньку вспоминал не слишком удачный лично для него, Клодия, поход Лукулла.

До Тарса раненого везли в повозке.

Терция, супруга наместника Киликии, только-только прибывшего в провинцию, встретила брата с распростертыми объятиями в своем дворце. Терции не исполнилось еще и двадцати, а ее супругу, Марцию Рексу, было под пятьдесят. Он принадлежал к знатному роду, одному из самых знатных, недаром прозвище в их роду было Рекс, то есть «царь». Патриции Марции утверждали, что ведут свой род от римского царя Анка Марция, хотя многие сомневались в этом родстве.

Прибытию брата Терция обрадовалась необыкновенно. Чего нельзя сказать о ее муже. Поначалу проконсул даже не хотел, чтобы Клодий жил у них в доме, и все норовил выставить раненого шурина за дверь. Но Терция настояла, чтобы Клодию не просто нашли какое-нибудь жилище, а чтобы в его распоряжение отдали небольшую постройку, примыкавшую одной стеной к дворцу проконсула, и где до той поры квартировались трое писцов, юрисконсульт и пять или шесть прихлебателей наместника из его преторской когорты. Поскольку Клодий никуда не выходил, ему и обед носили со стола наместника, и служанку, молоденькую, но весьма искусную в Венериных удовольствиях, Терция приставила к брату, имея снисхождение к его возрасту. Сама она каждое утро являлась к раненому, непременно с цветами, и даже кормила его, вкладывая кусочки мяса и хлеба в рот. В такие моменты ему приходилось сгибать ноги в коленях, чтобы подозрительная неровность одеяла не привлекла внимание сестры. Но она заметила. Она все замечала. Терция гладила его по волосам и целовала в губы. Слишком нежно целовала.

И вдруг однажды утром принялась ласкать совершенно уж беззастенчиво.

— Что?! — только и выдохнул Клодий, вложив в этот возглас все оттенки недоумения.

Терция на миг растерялась, потом вновь кинулась его целовать. Он попробовал ее отстранить, но не очень настойчиво.

— Публий, ведь ты спишь со старшей… так ведь? — Он не стал отрицать, хотя в то время еще не был любовником Волоокой. — Так почему не можешь со мной предаться Венериным удовольствиям?

Клодий кивнул в сторону двери.

— Ну и что! Ну да, я замужем, а какой от этого толк? Какой?! Рекс ничего не может. Он даже мочится с помощью раба. А я — женщина. Молодая женщина…

И красивая женщина, мог бы добавить он. Его сестра.

— Почему, если ты делаешь это с ней, не можешь со мной? А?

Она бесцеремонно откинула одеяло, радостно хихикнула, увидев, что он возбужден, задрала столу и уселась ему на бедра. Острое блаженство отразилось на ее лице.

— Ну же! Ну!

Он стал двигаться.

Она стонала и выкрикивала нечто бессвязное. Он хотел остеречь ее, чтобы так не голосила, — но забыл все слова и лишь убыстрял и убыстрял движения.

— А-ах… — Она уронила голову набок. Потом поникла, прижалась к нему.

«Я спал с собственной сестрой», — усмехнулся про себя Клодий.

И не почувствовал по этому поводу никакого раскаяния.

Однажды в таверне Тарса Зосим разговорился со старым греком. Тому было лет за семьдесят, белая борода доходила до груди, белые тонкие волосы реяли, как пух. Старик назвался Феофаном из Александрии, философом. Потягивая лесбосское вино, он рассказал, что собирается ехать в Александрию и ищет толкового помощника. Молодой человек должен в совершенстве владеть греческим, потому как старик хочет сделать копии с некоторых рукописей Александрийской библиотеки. Зосим, услышав такое, потерял дар речи. Почудилось ему, что сами боги послали старика в эту таверну.

Не долго думая, Зосим бухнулся в ноги ученому.

— Меня возьми! — воскликнул он.

Старик окинул снисходительным взглядом молодого долговязого парня со светлыми варварскими глазами и отрицательно покачал головой:

— Ты же не грек!

— Я обучен грамоте — и греческий знаю, и латынь. Я учился вместе с сыновьями Аппия Клавдия.

— Нет уж. У меня уже есть один бездельник — грек из Неаполя. Я-то думал, он ученый парень, а этот тип увязался за мной в надежде задарма попутешествовать и теперь затевает драки в каждой таверне.

Зосим продолжал упрашивать, но напрасно. Феофану нужен только грек; философ стоял на своем, как царь Леонид у Фермопил. Но и Зосим не желал сдаваться. Философ направился домой — Зосим последовал за ним. О том, что он раб, что надо еще упросить хозяина отпустить его в Александрию, Зосим не думал. Он был уверен: если уломает старика, все устроится самым лучшим образом.