Марианна Алферова - Соперник Цезаря

Хорошо, успели завезти осенью много леса — теперь есть чем стены надстраивать и бараки ремонтировать, и обогреться тоже можно. А вот с хлебом и фуражом — беда. И легионеры просто валятся с ног от недосыпа и усталости.

Квинт отвернулся от вражеского лагеря и стал глядеть на соседние холмы, поросшие лесом. Фиолетовые стволы на фоне зеленого, под сине-стальным небом. И тут вдруг понеслась снежная кутерьма, будто невидимая рука сыпанула птичьим пухом из горсти. И Квинт подумал, что мир этот, холодный и недужный, все равно удивителен и до боли красив.

Квинт на миг прикрыл глаза, и тут в голову ему пришла какая-то дивная фраза, будто птица прошелестела крыльями. Квинт даже рот приоткрыл — хотел выкрикнуть эту фразу, так она была хороша. Но слова прошелестели и пропали. Их спугнул крик.

Квинт поглядел вниз. Несколько галлов пытались вытащить вмерзшие в землю тела своих товарищей, и тут налетел на них центурион второй центурии Тит Пулион. Пулион метнул пилум, наконечник вонзился одному из галлов в грудь и переломился. Варвар покачнулся и рухнул на товарища. Вмиг в Пулиона полетели пять или шесть дротиков. Центурион успел укрыться за тяжелым щитом, но два дротика пробили щит насквозь. Пулион схватился за меч, но не мог двинуться с места: дротики сделали его щит неподъемным, а галлы продолжали обстреливать и не давали носа высунуть. Легат смотрел на этот неравный поединок, раскрыв рот, будто на захватывающем спектакле. Ор стоял страшный, даже часовой рядом с легатом вопил: «Беги!» Кричали легионеры на стене, кричала охрана ворот. Галлы тоже вопили, но на гребне своего вала не показывались, лишь головы их мелькали за укреплениями — боялись ловушки. Лишь один отряд участвовал в этой неравной схватке.

Тем временем варвары прекратили стрелять: решили, что римлянин либо ранен, либо убит, и надо бы посмотреть, что с ним. Галлы побежали к застывшему за щитом центуриону. А из римского лагеря мчался вечный соперник Пулиона — Луций Ворен во главе десятка легионеров. Возле щита и укрывшегося за ним Пулиона римляне и галлы сошлись. Ворен налетел на варваров с мечом, ударом тяжелого щита с умбоном, как тараном, сбил с ног вожака, остальные подались назад. Тут и Пулион вскочил и кинулся на галлов, бросив изуродованный щит. Легионеры тем временем обступили его, прикрыли щитами, и все вместе двинулись к воротам. Кто-то был ранен: по снегу частили алые капли. А со стены римляне принялись метать дротики, чтобы отогнать галлов от своих.

— Опять решили храбростью помериться! — улыбнулся Квинт Цицерон.

— Как же, храбростью, — хрипло отвечал часовой — от крика сел голос. — С голодухи животы подвело, вот и полезли в драку. Лучше уж в драке погибнуть, чем от голода подыхать.

Ворота лагеря распахнулись, пропустили римлян и закрылись.

А в галльском лагере крик поднялся пуще прежнего. Через несколько мгновений на копье рядом с изрядно подгнившими появилась новая голова — очередной посланец так и не добрался до Цезаря. Легат пошатнулся — показалось, что чья-то ледяная рука сдавила сердце.

— Эй, сюда! — крикнул вниз часовой. — Легату плохо!

Два легионера, стуча калигами, кинулись наверх по обледенелой лестнице, чтобы свести Квинта вниз. Один из легионеров был ранен несколько дней назад — на левом предплечье белела заскорузлая повязка. Второй давился хриплым изматывающим кашлем. На обоих поверх туник были надеты лагерные кожаные лорики без стальных пластин — в такую стужу не походишь с утра до вечера в броне. Значит, эти двое не из дозора, а сами бегут, по зову сердца.

Квинт спустился вниз, легионеры по очереди поддерживали его — боялись, что упадет, как в прошлый раз, когда после бессонной ночи ему вдруг сделалось плохо.

У подножия башни ожидал его Клодий. Он был в кольчуге, в шлеме, но все же отличим от других — то ли повадкой, то ли осанкой. Есть у римских нобилей что-то такое в манере держаться, такому не научишься — это с рождения в крови. Квинт Цицерон подобными манерами не обладал и потому втайне завидовал смертельно всем этим Клавдиям, Юлиям и Метеллам.

— Легат, гонца поймали, — сказал Клодий.

— Знаю.

— Если не доберемся до Цезаря, нам конец. Надо послать кого-нибудь. Сегодня же.

— Галлы этого ожидают. Сегодня никто не пойдет.

— Я пойду. Я и мой проводник, — сказал Клодий.

Квинт Цицерон от такой дерзости растерялся: прежние гонцы все были галлами, из тех, что оставались верны римлянам, — но и они не пробились к Цезарю. А этот, пришлый, неженка, патриций, вообразил, что сумеет.

— Как ты проберешься? — только и спросил легат.

— Неважно. Дай мне письмо. Я его доставлю.

Вот уж вправду говорят, что этот человек безумен.

Но кто знает, вдруг Фортуна улыбнется безумцу?

Квинт в сопровождении двух легионеров направился в преторий. Клодий последовал за ним.

«Пусть уходит, — обреченно подумал Цицерон. — Если Бешеного убьют, брат Марк обрадуется до смерти. Только жаль, если убьют сейчас».

В маленьком домике горел огонь, и было тепло. Колон подкидывал в очаг поленья. Заметив легата, колон вскочил, схватил со стола серебряный кубок и протянул господину. В кубке была какая-то настойка, пахло сосновыми шишками.

— Силы укрепляет, — заверил колон.

Цицерон сделал глоток и скривился. Настойка была горькой.

— Пей, — потребовал самозваный целитель.

Квинт проглотил, содрогнулся всем телом, присел к огню. То ли от непривычного тепла, то ли от мерзкого напитка бросило в пот — не жаркий, а болезненный, холодный.

«Не доживу до весны, — подумал вдруг легат. — Не для моего хилого тела такие испытания».

Он расстегнул ремешки и снял шлем, но войлочный подшлемник оставил. Колон накинул ему на плечи волчью шкуру мехом внутрь. Сразу стало теплее. Квинт тряхнул головой, будто сказал кому-то: «Нет, не выйдет», взял вощеные таблички, написал по-гречески послание Цезарю и запечатал своей печатью. К галлам попадет — не прочтут.

Клодий грел у огня руки и ждал, пока легат напишет письмо.

— Уйду сегодня вечером, — сказал он как о решенном. — Предупреди часовых. Из лагеря нас выйдут двое.

— Коней где возьмете?

— Украдем у галлов.

Безумие… опять безумие!

Клодий неожиданно сказал:

— Тебе не нравится, что я здесь. Очень не нравится. Ты меня боишься, Квинт. Моих замыслов боишься. Я знаю, ты все время пишешь брату, как Цезарь относится к моим письмам, отвечает ли, что император обо мне говорит, каким тоном. Так ведь?

Квинт лишь беззвучно шевельнул губами, не зная, что и сказать.

— Оберегаешь Цезаря, как свою добычу.

Клодий расхохотался, взял запечатанное послание из рук растерявшегося легата и вышел. Квинт сидел неподвижно.

— Пусть он погибнет, пусть его убьют по дороге… — прошептал едва слышно.