Сергей Конарев - Балаустион

— Но если народные массы, возмущенные убийством, вышвырнут римлян прочь, тебе придется «смириться с волей народа». А сами ахейцы не осмелятся предложить нам такое! Ха! Гениально! — расхохотался элименарх.

(Побледневший Леарх, притаившийся за стеной, вовсе не разделял этого мнения. По лбу шпиона струился липкий холодный пот.)

— Конечно, сенат вздует Нобилиора за проваленную миссию — ведь именно посол будет нести ответственность за то, что допустил инцидент, в то время как власти Лакедемона были всей душой на стороне римлян. Без сомнений, рано или поздно Рим пришлет другого «наблюдателя», — продолжал размышлять вслух медноволосый стратег. — Но второго удобного момента им придется ждать долго, а когда дождутся, то и мы что-нибудь придумаем! Хо, слава Агиадам! А еще говорят, что отец не передал тебе своих мозгов! Да еще пара-тройка таких акций, и ты его переплюнешь. И заслужишь обожание народа и лесть историков. Эвдамид Великий — хм, звучит!

(«Как бы не так, безумцы!» — дрожа, подумал Леарх.)

— Ладно, не трепись! — Эвдамид усмехнулся, но глаза его остались серьезны. — Пока это всего лишь планы. Судьба дает нам возможность, а вот используем ли мы ее, будет зависеть от нас самих.

— О, вот теперь ты говоришь «мы», — заметил Леотихид. — Это должно означать….

— …что ты возьмешь на себя контроль за этой акцией, — кивнул царь. — Во-первых, я не очень доверяю профессионализму этого Горгила, он уже столько времени пытается избавиться от Пирра, но убивает кого угодно, только не его. Не исключено, что слухи о выдающихся достоинствах мастера смерти несколько преувеличены.

— Сам он заявляет, что это дело — из ряда вон выходящее, Эврипонтида как будто охраняет какая-то незримая сила. Впрочем, мастер поклялся, что ни боги, ни демоны не заставят его отступиться от задания.

— В любом случае, нужно проследить, чтобы оба молодых негодяя попали в его руки. Ставка слишком велика, чтобы доверять все случайности или счастливой звезде господина Горгила.

— Быть может, потребовать у него половину гонорара? — хохотнул младший Агиад.

— Попробуй, — старший повел плечом. — Проси две трети, потому что, клянусь богами, он и то, первое дело, не может довести до конца без нашей помощи. Кстати, человек, на которого он возлагает надежды… готов сотрудничать?

— Да, я выяснил это лично.

— В таком случае и я выполню то, о чем договорено, при первом удобном случае. Но вернемся к нашим играм. Итак, ты, не привлекая внимания, тихо и тайно доставляешь афинян Горгилу. Это первое. Второе, — это уже исключительно наша забота — необходимо обставить дело так, чтобы не было сомнений в причастности римлян к убийству. Как — подумай, уверен, что твой извращенный ум изобретет что-нибудь простое и убедительное.

— За «извращенный ум» — спасибо, — ухмыльнулся элименарх. — Могу сказать, что из тебя тоже получится превосходный интриган. Ты совершенно зря пытался столько времени быть честным и справедливым.

— Иногда справедливости можно добиться только коварством, — вздохнув, прошептал Эвдамид, вставая.

Когда царь ушел, Леотихид запустил в покои Арсиону, молча поднял ее на руки и отнес в спальню.

— Что поскучнели, господин элименарх? — она шутливо щелкнула его по носу. — Царь нашел тебе невесту, и ты теперь не знаешь, как мне сказать?

— Нет, он хочет, чтобы я женился на тебе, — рассеянно ответил Леотихид, занятый своими мыслями.

— Ха-ха-ха! — закатилась она. — Да какая из меня жена, клянусь Афиной! Неужели меня можно представить сидящей дома, нянчащей сопливых детей и ткущей пряжу! Ха-ха-ха!

На раму раскрытого окна присела, привлеченная светом, черно-пегая каменка, но тут же, испугавшись собственной храбрости, выпорхнула в ночь. Стратег положил руку девушке на бедро. Она, перестав смеяться, потянулась к нему, но глаза у него были далекие-далекие….

— Послушай, помнишь, я просил тебя приглядеться к одному иноземцу… афинянину, что приставал к тебе….

— Ну?

— Ты его встречала, говорила с ним?

— Да на кой ляд он мне нужен? — она резко выпрямилась, сверкая глазами. — Если мне вдруг понадобится мужчина, я поищу из настоящих, из наших.

— Клянусь богами, ты что-то заигралась, детка, — сильным толчком Леотихид повалил ее обратно на кровать. — Закрой рот. Научись слушать то, что я тебе говорю. И выполнять, не раскидывая своими куриными женскими мозгами.

Увидев, что Леотихид не на шутку разозлился, Арсиона поспешно сбавила тон. Приводить младшего Агиада в ярость было небезопасно.

— Какие-то планы? Что я должна сделать?

Вечер выдался на редкость теплым и погожим, даже для мягкой пелопоннесской зимы. Высокие древние платаны мягко шумели листвой над древней кровлей святилища Киниски. Она была дочерью спартанского царя Архидама, и первой из женщин одержала победу на колесницах на Олимпийских играх. Арсиона, почитавшая древнюю героиню своей покровительницей, решила устроить «засаду» именно в этом месте. Мечница заняла заранее продуманную позицию у источника Доркея и теперь, украдкой поглядывая в сторону переулка, откуда должна была появиться «жертва», с задумчивым видом сидела на краю каменной чаши источника и вылавливала из нее налетевшие янтарные листья. Что объект охоты появится, сомнений не было: малолетний нюхач по имени Зик, лопоухий и лохматый, три минуты назад прибыл с новостью, что «он» покинул дом Эврипонтидов на улице Медников и движется по обычному маршруту, то есть в скором времени появится здесь, перед святилищем героини Киниски. Быстроногому Зику, знающему лабиринты Спарты как содержимое собственного вечно грязного носа, хватило времени, чтобы обойти иноземца кругом, доложить Арсионе и убрать свою неумытую физиономию с глаз долой.

Авоэ, ну вот и он! Девушка притушила взгляд длинными ресницами и сильнее оперлась о мшистый камень, чтобы подчеркнуть округлость бедра, обтянутого белизной пеплоса.

Афинянин шагал по кривому неширокому проулку, весело насвистывая под нос. Создавалось впечатление, что он уже совершенно обвыкся с этими грязными, незамощенными улицами, с серыми, совершенно невыразительными по сравнению с афинскими, храмами, с вековыми платанами, торчащими едва не из-за любого забора. И даже с горожанами, с одного взгляда выявлявшими в нем иноземца и по этому поводу глядевшими с легким презрением. Похоже, Пилон готов был простить спартиатам их косность и ксенофобию за их прекрасных девушек. Даже идя на свидание к ласковой молоденькой Софилле, афинянин пожирал взглядом прелести других красавиц, которых он встречал чуть ли не на каждом шагу. Однако то ли друзья-спартиаты смогли втолковать ему, что на улицах Спарты следует держать себя в руках, то ли существовали какие-то иные причины, но к молоденьким девицам афинянин приставать не пытался, ограничиваясь жгучими взглядами.