Виктор Бурцев - Вечное пламя

Всю ночь Иван мучился страхом и желанием вылезти наружу. Там, за зеленой преградой из ветвей, могли быть его товарищи, которым нужна помощь. Может быть, кто-то ранен… Может быть, умирает…

Но там же могли быть и другие.

А еще в отряде ждали доктора.

И всю ночь Лопухин вслушивался в шелест дождя, готовый прийти на помощь… Лишь бы нашелся кто-нибудь, кому она была бы нужна.

Но нет. Только капли. И далекая-далекая гроза ворчала где-то за горизонтом. Уже не страшная.

Иван выбрался из-под ветвей, когда туман начал рассеиваться. Выволок за собой связанного доктора. Тот дрожал, ежился и щурился.

«Он же не видит ничего… – вспомнил Иван. – Без очков как без рук. Такой не убежит. По крайней мере, далеко».

– Stehe hier. [7]

Немец закивал часто-часто.

Иван достал «наган» и двинулся дальше.

Буквально через пару шагов он наткнулся на тело. Впившиеся в землю скрюченные пальцы. Черный мундир, намокший и потерявший форму. Светлые, почти белые волосы.

Лопухин вздрогнул. Попятился, выставив револьвер перед собой. Но человек был мертв. На его шее виднелась широкая резаная рана. Он полз до последнего, пока еще была кровь. Подтягивался на руках, цепляясь за траву длинными пальцами. Или…

Лопухин пригляделся. У мертвеца были длинные острые ногти, почти когти. На земле были видны борозды. Глубокие и страшные.

Иван не решился перевернуть мертвого на спину и осторожно обошел его стороной. Затем остановился, пораженный неожиданной мыслью.

Лопухин обернулся. Прикинул направление, в котором мог ползти мертвец. И похолодел.

До последней капли крови, пока жизнь не покинула его, фашист полз, впиваясь ногтями в землю, туда, где прятались Иван с доктором. В сторону ели…

Лопухин прошел несколько шагов и наткнулся на еще одно тело. Красноармеец. Иван подбежал, перевернул его и отшатнулся.

На него широко раскрытыми глазами смотрел Лукин. В руке боец сжимал нож.

– Спасибо… – прошептал Иван. – Спасибо тебе…

Он осторожно, вздрогнув от прикосновения к холодному телу, закрыл мертвому глаза.

Солнце поднималось выше и выше, разгоняя туман.

Лопухин сделал еще несколько шагов и замер. Впереди в редеющем тумане виднелась темная фигура. Человек стоял странно согнувшись, длинные руки свешивались почти до земли.

Иван прицелился и начал приближаться маленькими, осторожными шажками.

Подойдя ближе, Лопухин опустил оружие. Перед ним стоял немец. Винтовочный штык глубоко вошел ему в грудь, и труп стоял теперь, опираясь на убившее его оружие. Прикладом винтовка упиралась в землю. Там, откуда должен был выйти штык, мундир фашиста приподнялся, вздулся.

Немного поодаль лежал еще один красноармеец. С разорванной грудью. Перед тем как зажмуриться, Иван заметил торчащие осколки ребер и легкие… Ночной дождь смыл кровь. Но от этого смерть не сделалась чище…

Лопухин собрался с силами и вернулся к Лукину. Осторожно достал из кармашка его документы. То же самое сделал он и с другими пограничниками… Они все были мертвы.

Последним Иван нашел капитана. Тот лежал, придавленный к земле телом немца. Третьего по счету. Разжать руки «черного мундира», вцепившиеся капитану в горло, оказалось нелегко. Иван перевернул фашиста на спину и увидел лицо…

Спазм скрутил желудок, и Лопухин согнулся пополам, давясь рвотой.

Ногами он оттолкнул немца подальше, и только после этого достал из кармашка капитана документы.

– Прости, что так вышло, – прошептал Иван. – Я сделаю. Я все сделаю. Ты только прости, что так… Не по-людски. Уходить надо. Прости, что без похорон…

Капитан лежал с закрытыми глазами, спокойный, будто спящий, если бы не страшно смятое горло.

Лопухин, собравшись с силами, вернулся к убитому немцу. Не глядя в лицо, пошарил по карманам. Пусто. Потом расстегнул ворот. Никаких цепочек… Ничего. Только на шее обнаружился вытатуированный непонятный значок. Такой же был нашит на рукав черного мундира.

Иван достал нож и спорол нашивку.

– Вот и все.

Он вернулся к доктору. Тот стоял, согнувшись, и вроде бы спал стоя. Бежать он и не думал.

– Пошел! – рыкнул Лопухин, дернув немца за ремень. – Пошел! Убью, гнида!

Планшет, взятый у капитана, помогал мало. То, чем хвалился Лопухин, – умение читать карты и пользоваться компасом – оказалось на практике пустой болтовней. Вокруг был лес. Страшный, густой. С высоченными, до самого неба, деревьями, непролазными буреломами. Это было очень не похоже на все виденное Иваном.

Он волок за собой несчастного доктора через завалы и овраги. Несколько раз проваливался в непонятные ямы, заполненные гнилой водой. Всякий раз он цепко держал в кулаке ремень, связывающий его с немцем. И тот, как бурлак, вытягивал Ивана из ловушки.

К полудню, изорванные и грязные, они выбрели на поляну. И Лопухин долго пытался понять, что же он видит перед собой.

Какие-то крупные, бурые пятна.

Зубры. Небольшое стадо. Могучие животные смотрели на невесть откуда взявшихся людей спокойно, без злобы и страха.

«Они не узнали нас… Не поняли даже, что мы люди… – подумал Иван. – Как же быстро можно потерять человеческий облик, что даже животное не видит в тебе врага».

Эта мысль вдруг показалась ему смешной. Выходило, что человек только тем и отличается от животного, что враждой ко всему живому. И к себе самому в том числе.

Иван сел на землю, рывком посадил немца рядом. Достал планшетку. Компас.

Поляна была достаточно большой, чтобы быть отмеченной на подробной карте района.

– Где мы… Где? Самое важное знать, где мы. А все остальное будет ясно и так. Понял меня? Немчура…

Он толкнул доктора в бок. Тот сжался, прикрылся грязными руками.

– Ничего… – ободрил его Иван. – Ничего! Бить не буду. Ты мне живой нужен, живой. Мертвый он кому хочешь без надобности. Сейчас вот посидим чуток и дальше двинем. – Лопухин потер лицо ладонями и с удивлением уставился на кровавые следы. – Вот те раз…

Он смутно вспомнил острую боль… Кажется, сучки или веткой хлестнуло.

Сколько ж пройдено? Он посмотрел на часы. И снова удивился. Выходило, что прохлаждаются они уже часа три…

Что-то ненормальное, чудное происходило со временем. Иван вдруг, будто свет включили в темной комнате, вспомнил, как они вдвоем с немцем пробирались через болото. Как топли в вонючей жиже и выбрались только чудом… Как, оставляя на кустах клочья одежды, бежали, когда вдалеке заслышались лай собак и автоматные очереди. Откуда-то из глубин памяти всплыло плачущее лицо немца, в разводах грязи. И лепет:

– Nicht schießen!

И «наган», пляшущий в руке.

Когда все это было?

Иван посмотрел на себя. Разодранная одежда. Сапог подвязан куском тряпки.

Лопухин снова посмотрел на часы.