Олег Авраменко - Принц Галлии

— А между тем, дорогая моя королева, мужчина может дать тебе то, на что не способна ни одна женщина.

— Оригинальная мысль, — ничуть не смутившись, ответствовала римская принцесса. — Будем надеяться, что ты на деле докажешь мне справедливость своих слов… Только не обольщайся — это произойдет в нашу первую брачную ночь, и никак не раньше.

«Ну, вот! — удрученно констатировал Филипп. — Нашла коса на камень. Дело явно идет к тому, что вскоре в нашей развеселой компашке появится еще один парень — моя жена».

Но на этом сюрпризы в то утро не закончились. По прибытии на ристалище Анна подошла к Маргарите и совершенно серьезно заявила, что откажется от венца королевы любви и красоты, если ее наваррская кузина не согласится разделить с ней этот титул. После бессонной ночи Маргарита выглядела измученной и опустошенной. Она весьма вяло поблагодарила Анну за любезность и без каких-либо условий приняла ее предложение. Таким образом была устранена возникшая накануне неловкость, когда на турнире по случаю дня рождения Маргариты царствовала другая принцесса. (Между прочим, сплетники и остряки были склонны искать этому более пикантные объяснения; истины ради признаем, что некоторые из них оказались не так уж далеки от действительности.)

По приглашению Филиппа в почетной ложе королевы любви и красоты прочно окопались (якобы для заботы о дамах, но на самом же деле, чтобы оправдать свое неучастие в турнире) Тибальд де Труа, Оттон Савойский, Педро Арагонский, а также несколько друзей и родственников Филиппа, среди которых был Гастон д’Альбре. Этот последний благоразумно попросил убежища, скрываясь от целой оравы рыцарей, жаждавших сразиться с победителем легендарного Грозы Сарацинов. Филипп сжалился над ним, но прежде заставил кузена дать страшную клятву никогда, ни при каких обстоятельствах не упоминать в его присутствии о своей победе над Гуго фон Клипенштейном.

Коль скоро было упомянуто о свите королевы любви и красоты, то надо отметить, что дам и девиц в свое окружение Анна подбирала тщательно и с большим знанием дела. Филипп по достоинству оценил ее утонченный вкус, позволивший ей собрать вокруг себя великолепный букет очаровательных личек и потрясающих фигур. Обилие красавиц, однако, не повлияло на его планы, и, отдав должное Анне, как своей невесте, он вскоре подсел к Бланке с явным намерением воспользоваться благоприятными обстоятельствами для решительного штурма ее защитных порядков; к счастью, Монтини, имевший обыкновение являться в самые неподходящие моменты, теперь был лишен такой возможности.

Но Бланка недолго терпела приставания Филиппа. Чувствуя, что ее сопротивление начинает таять, она ласково велела ему убираться прочь, пригрозив, что в противном случае уйдет сама и больше в ложу не возвратится. Внешняя кротость ее тона не обманули Филиппа, и он предпочел ретироваться, проклиная Монтини на чем свет стоит и невольно перебирая в уме различные способы его физического устранения.

Чтобы досадить объекту своей безответной страсти, Филипп, с позволения Анны, принялся ухаживать за Дианой Орсини — той самой, что накануне прислала ему в подарок оторванный от своего платья рукав. Как оказалось впоследствии, эта черноволосая и синеглазая девчушка пятнадцати лет, представительница младшей ветви одного из самых могущественных в Италии родов и любимица римской принцессы, не разделяла вкусов своей подруги и госпожи. Диану больше привлекали парни, нежели девчонки, а Филипп вовсе очаровал ее, и уже к вечеру она была готова отдать ему не только рукав, но и всю свою одежду с невинностью в придачу. Филиппа не пришлось уговаривать принять этот дар: по его искреннему убеждению, все сочли бы его глупцом и невежей, откажись он ответить взаимностью на любовь такой милой и очаровательной девушки.

Что же касается Бланки, то она, видимо, на зло Филиппу, взяла себе в кавалеры наследного принца Арагона Педро — весьма инфантильного молодого человека с безвольными чертами лица и таким же безвольным характером. Кстати сказать, некогда они были помолвлены, но потом их отцы разошлись во взглядах на дальнейший ход Реконкисты, поссорились и даже малость повоевали между собой за Южную Валенсию, которая в конечном итоге досталась Кастилии. А с тех пор как Бланку, так и Педро, преследовали неудачи в личной жизни. За это время двадцатичетырехлетний наследник арагонского престола успел дважды жениться и дважды овдоветь и от обоих браков не заимел ни одного ребенка.

По мнению Филиппа, Педро был бы идеальной партией для честолюбивой Маргариты; брак с ним позволял ей стать в будущем единоличной правительницей сразу двух королевств — Наварры и Арагона. Однако она резко отрицательно относилась к своему арагонскому кузену; его вялость, слабохарактерность и инфантильность вызывали у нее отвращение. Хотя вне спальни принцесса привыкла властвовать над мужчинами, она все же терпеть не могла глупых и безвольных парней. Ее привлекали молодые люди иного склада — такие, например, как Тибальд де Труа, граф Шампанский, ставший после самоустранения Филиппа главным претендентом на руку Маргариты.

В определенном смысле Тибальд был совершенством: умный, волевой и целеустремленный, он, вместе с тем, отличался крайней непрактичностью и безудержной мечтательностью. Самым главным его увлечением была поэзия, затем он любил женщин, веселые пирушки, охоту, турниры и прочие мирские развлечения — а в государственных и хозяйственных делах был полный профан. Тибальд откровенно сокрушался по поводу того, что богатство и высокое положение непременно сопряжены с властью. Его неспособность вести дела была просто потрясающа. Он развращал своих управляющих одного за другим. Даже кристально честный человек, поступив к нему на службу, не мог долго устоять перед искушением быстро обогатиться и в конце концов начинал воровать. В то время Шампань была самой дурно управляемой провинцией во всем Французском королевстве, которое тоже управлялось не ахти как хорошо, и Тибальд, помимо того, что был без памяти влюблен в Маргариту, надеялся, что она, выйдя за него замуж, возьмется навести порядок в графстве, да и вообще взвалит на себя все заботы по его управлению.

Принцесса, однако, не спешила обнадеживать Тибальда. Разойдясь с Филиппом и не помирившись с Рикардом, она полдня просидела в почетной ложе в гордом одиночестве, была мрачнее тучи и притворялась, будто внимательно следит за ходом турнира. Только к вечеру Маргарита немного ожила, но, к большому огорчению Тибальда и к немалому смущению своего отца и императора, принялась отчаянно заигрывать с Анной, благо римская принцесса также не оставалась равнодушной к своей наваррской кузине. Этот мимолетный и довольно нетрадиционный роман, несомненно, омрачил бы празднества, не будь внимание большинства гостей целиком приковано к происходящим на арене событиям.