Ким Ньюмен - В свободном полете

— Когда Паттон закончил выступление, добрые граждане Роузвилла расслабились — в той степени, в какой это было возможно в Америке эпохи Капоне. Оркестр заиграл последний хит Синатры под названием «Мое социалистическое сердце». Первые ноты едва успели отзвучать, а героев уже окружила толпа. Каждому хотелось добыть что-нибудь на память от знаменитых летчиков: получить автограф, или локон волос, или просто послушать их голоса. В основном толпились девчонки, но и ребят было немало. Фоторепортер «Эха» вовсю щелкал аппаратом, снимая героев, позировавших со счастливчиками. Пита Горовица протолкнул вперед Рук, и того сняли с Дюком, а Мелвин Янделль, король хулиганов, был запечатлен в момент рукопожатия с Одиноким Орлом. Я стоял и думал про себя, что совершается вопиющая несправедливость, хотя такие мысли и не подобали пионеру. Свинячий Рук был так занят своим протеже, что забыл дать команду «вольно». Когда он вспомнил о нас, вокруг героев было уже столько народу, что не стоило и надеяться пробиться к ним. Впрочем, утешал я себя, летчики должны были гостить весь уик-энд, так что у меня еще оставался шанс полизать геройскую задницу.

— Так я и стоял чуть в сторонке от огромной толпы и вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что происходит. И тут у меня за спиной чей-то голос спрашивает, не разбираюсь ли я в авиадвигателях. Понятное дело, разбираюсь. Сам не знаю, как это вышло, но через пару минут я уже помогал Джеку чинить мотор. Поначалу я смущался, потому что понимал, что сознательному юному коммунисту вроде меня негоже находиться в компании подозрительного хулигана, а то и рецидивиста. Однако через некоторое время я успокоился, поскольку выяснилось, что о самолетах я знаю больше Джека, и, к тому же, на него произвели впечатление глубокие познания техасского парнишки. У биплана подтекал топливопровод, и я аккуратно заделал течь пластырем из аптечки. Джек представил мне свой самолет под именем Х-1, в просторечии — Гусыня-Щеголиха.

— Машина что надо, — сказал он, — только женского пола и капризная, как все дамочки. Любит временами показать характер и вытряхивает нас с Хоуви на землю, заставляя малость поползать. Но любим мы ее от этого ничуть не меньше.

— Джек мне сразу понравился, потому что он разговаривал со мной, как со взрослым. Это очень важно, когда тебе пятнадцать. Так хочется доказать, что ты уже вырос, а все продолжают считать тебя ребенком. У Джека было еще одно качество — уникальное в то время, — которое невольно располагало к нему. Он ничего не боялся и говорил то, что думал, в отличие от остальных, которые при виде пионерской формы будто воды в рот набирали, опасаясь, что ты подловишь их на антикапонистских высказываниях и донесешь куда положено.

— Джек же просто болтал, рассказывая о Гусыне-Щеголихе, и о Хоуви, и об их приключениях во времена перелета через всю страну от океана до океана и обратно. Они едва-едва зарабатывали на пропитание разовыми контрактами на опыление посевов или выступая с аэроакробатическими номерами, да еще Джек немного подхалтуривал музыкой и стихами. Джека вовсе не беспокоило то, что его друга засадили на уик-энд в каталажку, наоборот, по его словам, Хоуви должен быть благодарен за трехразовое питание и койку, которые не стоили ему ни цента. Во всяком случае, им частенько приходилось довольствоваться куда меньшим. Все, о чем говорил Джек, превращалось в поэзию. Очень многое из того, что он рассказывал, было беспардонным враньем, но вранье это, тем не менее, было правдой. Одна ложь Джека стоила многочасовой речи Янделля о производственных планах и моральном и материальном стимулировании. В общем, Джеку и Хоуви удавалось кое-как наскребать денег на жратву и горючее, а тем временем Джек собирал материал для книги. Как он сказал, это должна быть «суперсовременная, сверхприбыльная, гениальная и бесподобная книга», отчасти правдивая, отчасти — нет. В ней рассказывалось о двух типах, которых звали Сол и Дин и которые на самом деле не были Джеком и Хоуви, но вполне могли и быть ими, и об их жизни в воздушных течениях ССША. «Я хочу делать книги не хуже, чем Гальяр играет джаз, или Ван Гог пишет пшеничные поля. Сечешь?»

— Надо сказать, что какой-то частью своего сознания молодой Чарли ужасался тому, что подобные безобразия могли происходить в упорядоченном социалистическом обществе, однако другая его часть жадно впитывала музыку речи Джека. А еще одна, соблазненная поэзией, начинала сечь.

— Спустя какое-то время я сек уже почти все.

Праздничный парад не был испорчен какими-либо неподобающими происшествиями, но Чарли был разочарован. Вожатый Рук опять поставил вперед звено Пита Горовица. Пионеры открывали парад, символизируя собой Великую Социалистическую Надежду нации. Возможно, подумал Чарли, общение с хулиганом Джеком имело некоторое отношение к тому, что вожатый отдал предпочтение его сопернику. О рецидивизме Рук обычно говорил так, будто это была заразная болезнь. В пионерском красном уголке висели плакаты, призывавшие истинных социалистов к бдительности. «А все ли в порядке у твоего соседа?»

Посреди пустого поля разбили палатки и возвели небольшую эстраду. По команде «разойдись» строй распался, и пионеры разбежались — чинно — к своим семьям. Чарли нашел своих родителей и семью Пегги Сью у палатки, торговавшей лимонадом. Неподалеку весело потрескивал огромный костер, на котором поджаривался целый бык. Коренастый армейский повар из Форт Бакстера деловито посыпал вращающуюся тушу специями и травами. Чарли еще не доводилось видеть столько мяса одновременно.

— Похоже, сегодня вечером кое-кто наестся от пуза, — сказала мама Чарли чуть громче, чем требовалось. — По крайней мере, герои-летчики и партийное начальство.

Отец вручил Чарли стакан лимонада, с которым тот расправился в несколько глотков. Сегодня ему пришлось как следует пожариться под солнцем.

На Пегги Сью было нарядное бледно-розовое платье, в котором она выглядела почти такой же хорошенькой, как Петси, хотя та и была попухлее. Чарли отдал всей компании пионерский салют, и Пегги Сью захихикала, будто шестилетка.

Повар поднес руку слишком к огню и с воплями запрыгал вокруг костра под хохот солдат-помощников.

Осгуд Янделль взобрался на эстраду и объявил в своей «задушевной» манере, такой же фальшивой, по словам мамы, как цвет волос его жены, что пришла очередь потрудиться и героям. Наступило время вручения наград. Но сначала, как все прекрасно знали, их ожидало еще несколько речей.

Первым выступил генерал Паттон. Он затянул знакомую песню о том, что все добрые граждане страны должны в это тревожное время приложить все силы к повышению производительности труда и наплодить побольше детей, которые унаследуют счастливое социалистическое будущее. Потом он стал по очереди вызывать заводских и профсоюзных начальников, поздравляя их с перевыполнением плана. Каждый из «героев тракторостроения» получал почетную грамоту.