Эстер Фриснер - Псалмы Ирода

— Не смей говорить об этом! И особенно здесь! Ты хочешь, чтоб я все рассказал па? Хочешь, чтоб тебя как безумную выгнали с хутора? Ворье будет в восторге. Им уж давно не доставалось девичьей плоти!

По коже Бекки побежали ледяные мурашки, когда ее родич упомянул про ворье. Еще бы! Ведь каждая порядочная женщина знала, как называется ее самый страшный кошмар… Но этот леденящий ужас никак не отразился на ее лице. Она и сама поразилась тому, что ни на секунду не дрогнула, что продолжала спокойно стоять и глядеть на Тома, который в это мгновение держал в руках и ее жизнь и смерть, и жизнь и смерть ее будущих детей.

Голос той лунно-серебристой девушки шевельнулся в глубине сердца Бекки. Этот голос одновременно был и Червем сомнения, и повелителем запретных слов. Он шепнул: «Нет, не ворье сделало со мной такое!» Распускались бутоны грудей, окропленные кровавой росой… Бекка с трудом прогнала видение. Проклятый Червь не желал оставить ее в покое; должно быть, он был порождением самого Сатаны и орудием его пыток.

Но сглаз — это еще не безумие, и она не позволит Тому повернуть дело таким образом, который обречет ее на гибель. Безумие превращало ее в изгоя, и даже Джеми не смог бы ничем ей помочь. Но если Том назовет ее безумной, то обвинению мужчины она сможет противопоставить лишь одно свое слово… Разве что…

Медленно и веско она сказала:

— А может, ты хочешь, чтоб я рассказала па, как ты со страху не выполнил его приказа?

«Он может убить тебя, — звучал в ее мозгу голос Хэтти. — Он может убить тебя и даже сотворить кое-что похуже, а потом бросит твое тело так, чтобы остальные подумали, будто шайка ворья обнаглела и получила желанное. Бекка, девочка, кровинка моя, верно, ты и в самом деле сошла с ума!»

Но после того, как первая краска багровой ярости слиняла с лица Тома, Бекка увидела, что его голова склоняется перед ней, будто она была самим Господином нашим Царем.

— Хорошо, Бекка. Раз ты хочешь, мы пойдем вместе, и ты поможешь мне выполнить долг перед младенцем. Но если нас обнаружат, вся тяжесть вины ляжет на тебя.

— Согласна, Том. — Поселившийся в ней Червь наполнил ее сердце гордостью и торжеством, но тем не менее взгляд ее глаз хранил по-прежнему скромность и мягкость. — И пусть свидетелем нам будет Господин наш Царь.

В рощице мертвых деревьев на коленях, упираясь в землю руками, стояла Бекка. Ее рвало последними остатками полдника. За своей спиной она слышала поток брани родича, обрушивающийся в равной степени на ее и на его собственную голову. Ее глаза почти ничего не видели из-за застилавших их слез, а из носа, как только начался новый приступ рвоты, потекла густая вязкая жижа. Омерзительная вонь от кипящего котла теперь стала чуть послабее, а запах пылающих под котлом сучьев, наоборот, усилился.

— Ты, верно, хочешь, чтоб нас обоих убили, Бекка! — бормотал Том, яростно помешивая в котле деревянной лопаткой. Он кинул в котел еще одну пригоршню крошек какого-то зелья, которое он притащил вместе с котлом и лопатой из хижины, специально отведенной под встречи мужчин. — Так шумишь, что счастье, если нас не услышат дома.

— Я… я вовсе не шумела… Я… — Бекка ничего не могла сделать с собой. Она втянула еще один глоток того специфического запаха, который исходил от котла, и ее тут же снова вырвало. Несмотря на свои претензии стать травницей, Бекка не имела ни малейшего представления о том, какие травы пошли на изготовление этого серовато-коричневого порошка, и о том, когда и где мужчины собирали и сушили их. А если по правде, то ей не полагалось даже задавать себе такие вопросы. Это было чисто мужское дело.

Однако сатанинский Червь сомнения был силен. Даже в те минуты, когда Бекка извергала из желудка все его содержимое, а ее ноздри наполняла отвратительная вонь адского варева, она продолжала думать о том, действительно ли порошок облегчает процесс рождения скелета, как уверял ее Том. «А может, он нужен лишь для того, чтобы производить впечатление да разводить на всю округу зловоние, — нашептывал Червь. — Я помню, когда они впервые…» Но Бекка усилием воли заставила его замолчать.

Вонь и показуха. Именно из этого и состоит почти все мужское Знание, если верить тому, о чем шептались Хэтти и другие женщины, когда поблизости не было никого, кроме ребятишек женского пола.

Бекка отерла рот тыльной стороной ладони и осторожно попятилась, стараясь не коснуться подолом юбки луж пенистой блевотины. Ей придется умыться, прежде чем они пойдут в Миролюбие, чтобы смыть кислый запах рвоты. Она поднялась на ноги и попыталась вернуть себе тот храбрый вид, который напустила на себя внутри Поминального холма.

— Никто не собирается убивать нас. Том, — сказала она, стараясь изо всех сил, чтоб голос ее звучал спокойно. — Никто же не знает, что я была тут. По правде говоря, я бы очень удивилась, если б главный смысл этого порошка заключался не в том, чтоб распространять жуткую вонищу, которая удерживала бы народ подальше отсюда.

— Бекка!.. — Голос ее родича звучал тихо, а потому особенно угрожающе.

— Нет, правда, Том, не надо бояться. Когда меня хватятся, я просто скажу, что я пошла вместе с тобой, чтобы выразить почтение мисс Линн. Все же знают, как я люблю ее. И меня простят. Ведь это ты попросил у меня помощи, и я была обязана помочь тебе, не так ли?

Том прислонил к ноге деревянную лопаточку, с которой стекала горячая жижа. Он, по-видимому, не ощущал боли от кипятка, сбегающего с лопаточки на его рабочие штаны и пропитывающего их. Это безразличие к боли было залогом успехов, ожидавших его впереди. Мужчины, занимавшие в иерархии фермы низшие места, расхваливали тех мальчишек, которые обладали таким качеством, подлизываясь к потенциальным наследникам хутора. Так что те парни, что были поумнее, старались не хвалиться подобной способностью и скрывали ее от па. Ведь и раньше на хуторе бывали случаи исчезновений: не один родственник Бекки погиб во время «дружеских» соревнований молодых ребят на предмет того, чье тело сможет вынести большую боль. И никто ни о чем не спрашивал, если оказывалось, что за столом не хватает кого-то из молодых. Правда, потом слышалось приглушенное перешептывание женщин, скрытно хлопочущих вокруг той, кто была матерью исчезнувшего.