Эстер Фриснер - Псалмы Ирода

«По лестнице из раздвинутых женских ног?»

Бекка, как раз в это мгновение стремительно бежавшая на цыпочках, чуть не задохнулась от этих слов… Они не могли… не смели появиться в уме достойной девушки. Истекающий кровью, издевающийся призрак из Поминального холма плясал перед ее глазами в самом центре хоровода. Тот самый Червь сомнения, которого, как думала Бекка, она все-таки изжила. Теперь она нарочито тяжело опустилась на пятки, как бы надеясь выдавить из себя проклятый фантом. Ее сестры невольно выпучили глаза — такое движение не входило в их танец, но Бекка тут же бешено закружилась, давая своему белому платью превратиться в распустившийся бутон и надеясь, что поднятый им ветер унесет прочь проклятое видение.

Призрак в ее голове громко хихикнул.

Теперь Бекка плясала яростнее, ею двигало страстное желание растоптать гнусный узел, туго затянутый у нее внутри призраком и призрачной книгой. Она слышала во тьме, казавшейся уже совсем рядом с ней, нечистые шепоты. Червь высунул голову наружу и ловил обрывки фраз — далеких и леденящих кровь.

«…ноги получше, чем у девчонок из Благоговения… Погляди-ка на эту малышку. По-моему, она еще не доросла до Перемены…»

«…вот услышит Пол, что ты тут болтаешь, Джаред, и в хуторе Долготерпение появится новый альф, который получит свое место задарма. Пол никогда не выпустит девчонку, негодную для замужества. Ты же знаешь, он человек щепетильный».

«…такие молоденькие, они лучше поддаются дрессировке. Вот потому-то я их и люблю. Думаю, мне сегодня придется перекинуться с Полом словечком-другим».

«…ну и наслаждайся своей молочной диетой! А я больше люблю вон таких, как та, что танцует в середине. Ишь ведь, как взлетает! Знаешь поговорку — огонь в танце, буря в постели. Что ж, если моя сделка с Коопом выгорит, то, готов спорить, у меня с Полом найдется о чем поговорить… больше словечка-другого».

— Нет. Это моя.

Грубый смех перекрыл эти слова, произнесенные очень тихим голосом, так что Бекка даже не могла сказать, правильно ли она их расслышала. Она замедлила темп танца, чтоб попасть в такт музыке, но ей не удалось слиться с мелодией настолько, чтобы перестать слышать слова. Она узнала этот голос, но как ни пыталась обмануть себя, Червь все равно использовал свои неземные силы на полную мощь, заставив сидевшего рядом мужчину переспросить:

— Твоя, Адонайя?

И поднялся смех, который продолжался до тех пор, пока музыка не прекратилась, а танец девушек Праведного Пути не закончился.

Когда танец кончился, девы Праведного Пути удалились в сопровождении уже другой старухи, а не той, что привела их на танцевальную площадку. Уходя вместе с сестрами, Бекка слышала, как музыканты настраивают свои инструменты, готовясь к танцу девушек из Долготерпения; которым это испытание еще предстояло.

Старуха вела их каким-то запутанным путем, который проходил вдали от толпы зрителей-мужчин, по пустым улицам, освещенным только полной луной, и закончился в небольшой роще. Бекке еще никогда не приходилось видеть таких деревьев. Все они были живыми, о чем говорил запах свежей древесины, но листья на них шелестели над головой совершенно как мертвые и сухие. Босые ноги Бекки оскользались, наступая на маленькие округлые штучки, рассыпанные в траве между стволами. Ребенку было ясно, что для того, чтоб могли вымахать такие гиганты, требовалась не одна сотня лет. Бекка осмелилась протянуть руку и погладить кору дерева, мимо которого проходила. Ее поразила мысль, что, может быть, перед ней находится живой свидетель Голодных Годов.

Нет, больше, чем свидетель, — выживший современник!

Путь через рощу был короток, он, можно сказать, окончился слишком быстро! Девушек и их провожатую приветливо встретили золотые огни длинного одноэтажного здания. Внутри него они встретились с плясуньями, танцевавшими перед ними. Девы сидели прямо на полу, хутор за хутором; невидимые границы четко разделяли группы друг от друга. С балок свисали городские светильники, которые тут, однако, горели не так ярко, как те, что окаймляли танцевальную площадку. В большом камине в дальнем конце зала горел огонь. Пламя слабенькое — за ним плохо присматривали, но толстые стены дома хорошо защищали от наружного холода.

Девушки Праведного Пути быстро освоились на своем клочке пола. Старуха, которая их привела, покинула их сразу же, как только ступила за порог, бросив: «В ящике есть тапочки, на случай, если они вам понадобятся»; она тут же отошла к камину и вступила в разговор с четырьмя другими матронами из Добродетели, пришедшими раньше.

Девушкам стульев не полагалось. Ни стульев, ни возможности поболтать с кем-нибудь не из компании собственных родичей, с которыми они уже несколько дней находились как бы в заключении. Бекка попробовала обменяться любезностями со смуглянкой из группы, расположившейся неподалеку, но ее попытка была встречена каменным молчанием.

— Прекрати, Бекка, — прошипела Эпл, больно дернув ее за ухо. Говорила Эпл еле слышно — в зале никто, кроме дуэний, не осмеливался говорить иначе как шепотом. — И оставь свои дурацкие выходки. Сидеть тихо как мыши — вот и все, что от нас требуется, пока нас не вызовут. Только начни откалывать свои идиотские номера, и ты тут же узнаешь, какими жестокими могут быть эти старушенции, что сидят у камина. Они живо отбарабанят по твоей глупой башке. — Зловещая ухмылка Эпл ясно говорила, что любая попытка отомстить за пострадавшие уши будет расценена как «откалывание номеров» и наказана соответственно.

Бекка повернулась спиной к Эпл, хотя и знала, что ее безжалостная сводная сестра в данном случае права. Она ведь действовала исходя из собственного опыта, которым обладала и Приска, так как обе уже бывали раньше на празднике Окончания Жатвы. Как бы ни презирала Бекка и Эпл, и Приску за их жестокосердие и злобу, но крошечный одинокий огонек страха, трепетавший где-то в глубине ее души, жаждал, чтобы она выспросила у них правду о том, что ждет их всех сегодня ночью за стенами этого дома под ледяной луной.

Одно дело слушать поучения мамы и других жен, демонстрирующих на деревянных изображениях фаллосов, как ей следует исполнять Жест Благодарности или Поцелуй Признательности. Но ведь в действительности все будет иначе, когда в руке ей придется держать не искусно вырезанную деревяшку, а живую плоть. Ведь на ферме ее еще ни разу не просили послужить мужчине, возможно потому, что мужчины чувствовали на себе тяжелый взгляд Пола каждый раз, когда кто-то засматривался на его любимую дочку. Раньше она радовалась этому, но сейчас приходилось жалеть, что у нее нет никакого опыта, который дал бы ей смелость встретиться с тем, что ждет ее этой ночью. Странные плоды собственного воображения заставляли сердечко Бекки сжиматься в крошечный комок.