Владилен Машковцев - Время красного дракона

— Вы уж на меня не обижайтесь, пожалуйста, — вздохнула Груня.

Носов встал, проверил — в кармане ли бумажник с деньгами?

— Ладно, пойдем в ресторан, поужинаем.

Груня поднялась и вышла вслед за Григорием Ивановичем с котомкой.

— Мешок-то зачем взяла? — не удержался от улыбки Носов. — У тебя что там: миллион или бриллианты?

Груня совсем смутилась, забросила свою котомку обратно. Официант в ресторане подал меню Груне с артистическим поклоном:

— Выбирайте, мадмуазель. Шампанское подать во льду? Коньяк в графинчике? Меня зовут Шура. Прошу любить и жаловать.

Носов глянул на официанта с раздражением. Мол, такому бугаю у мартена бы стоять, а он лакействует, зарубежный сервис разыгрывает. Григорий Иванович взял меню из рук растерянной Груни, распорядился сразу:

— Коньяку триста грамм, бутылку шампанского, шампиньоны в сметане, яблоки, два борща, бифштексы для сексу, шоколаду для ладу...

— Айн момент! Два слова Шуре — и все в ажуре!

— Поэт, — заметила Груня. — Стихи сочиняет.

Носов в отличие от Завенягина поэтов не любил, воспринимал их как тунеядцев и болтунов. Сколько может быть поэтов? Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Блок, Есенин — это хорошо. Но ведь с ума можно сойти: Маяковский, Исаковский, Матусовский, Долматовский... А на коксохиме работать не желают, в газетки пристраиваются. И хлопот с ними много, все аресты начинаются с поэтов.

— Вы не любите поэтов? — удивилась Груня.

— Почему же не люблю? Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты! Вот это — поэзия!

Груня после первой же рюмочки спьянела, разговорилась:

— А у вас, Григорий Ваныч, была в жизни безответная любовь?

— Что такое любовь, Груня?

— Я знаю: и практически, и теоретически! Да, да, Григорий Ваныч!

— Очень любопытно. Если не секрет, поделись, пожалуйста. Для начала изложи теорию, — наполнил Носов шампанским фужеры.

— Любовь — это неосознанное стремление к качественному воспроизводству человечества! — выпалила Груня.

Наступила пора удивляться Григорию Ивановичу:

— Где это, Груня, ты вычитала?

— Я от Фроси Меркульевой слышала. А она узнала от одного большой ученого.

— От какого ученого?

— Не могу сказать, Григорий Ваныч. У него фамилия нецензурная.

— Но ты, Груня, тихохонько скажи.

— Неудобно как-то.

— Фамилия-то на книжке напечатана?

— Говорят, пропечатана, германская фамилия — Жопенгауэр.

Носов засмеялся. Хотя Шопенгауэра он не читал, но слышал эту фамилию неоднократно. И на экзаменах по диамату в институте ему приходилось критиковать этого философа-идеалиста. Все студенты, да и кандидаты, доктора наук никогда не читали этих Ницше, Мальтусов, Шопенгауэра, Канта... У Иммануила Канта читал Григорий Иванович лишь один труд — «Критика чистого разума», когда квартировал в Москве у Завенягина. Авраамий — эрудит, у него и тома Шопенгауэра стоят в шкафу. Но как можно все это прочитать? И газеты-то просмотреть иногда нет времени.

— Груня, миленькая, я не читал Шопенгауэра. Как-то так уж получалось: все некогда! А ты где учишься?

— В медицинском училище, на медсестру. Даже могу вам поставить укол в любое место. В смысле — в вену, а не в Шопенгауэра.

Вернувшись в купе, они улеглись отдыхать, но не уснули, переговаривались до полуночи. Григорию Ивановичу было жалко бедную девочку, у которой и халата ночного не было.

— Завтра же выйду на первой крупной станции, куплю в подарок для нее халат, — думал Носов. — И чулки куплю, платьице. А то неудобно с ней выходить из купе.

— Не такой уж я и ребенок, как вы полагаете, Григорий Ваныч. У меня даже есть любовь, — откровенничала Груня.

— И кого же ты любишь?

— У меня любовь безответная. Я в женатого влюбилась, в Гришу Коровина. Но он даже не знает об этом. А я бы пошла за ним на край света. Да он где-то в бегах, скрывается от НКВД.

Ночью Груня пошла в туалет, а на обратном пути по ошибке зашла в соседнее купе. Там дремал в пьяном одиночестве бывший прокурор Соронин. Он тоже возвращался из Москвы, где пытался восстановиться в партии, в должности. Вышинский не принял Соронина, а Глузман намекнул, что умнее было бы затихнуть и не показываться никому на глаза. Соронин с горя выпил бутылку водки, а ложась спать в купе — несколько раз перепрятывал свои золотые часы. Он узнал Груню Ермошкину, которая ехала в соседнем купе, с директором завода. Соронин недоумевал:

— С Носовым в одном купе девица из воровской, бандитской семьи! Более чем странно. Она же обчистит его. Но так ему и надо!

Соронина после освобождения из-под ареста не восстановили в должности и даже окончательно исключили из партии по инициативе Носова. Директор завода презирал Соронина, не мог допустить, чтобы прокурором в городе опять стал он — палач металлургов, злодей — арестовавший Голубицкого, копавший яму под Завенягиным. И Авраамий советовал:

— Дави его там!

Носов умел уничтожать демагогов их же оружием. На бюро горкома партии Григорий Иванович сказал:

— Предлагаю исключить из партии Соронина за недостаточную борьбу с врагами народа.

С этой формулировкой и был исключен из рядов ВКП(б) бывший прокурор Соронин. В поезде они встретились, но не поздоровались, будто не были знакомы. Поэтому и хотелось так Соронину, чтобы Груня обворовала Носова.

— Однако девица может и мои золотые часы прихватить, — беспокоился Соронин, засовывая их то под подушку, то в ботинок.

Проснулся Соронин поздно, часов в десять утра. Он вспомнил, что ночью к нему в купе заглядывала соседка-воровка. Должно быть, охотилась за часами. Но они ведь в наволочке подушки, не так просто их найти. Бывший прокурор ощупал подушку. Часов там не было! Он сдернул наволочку — только перья полетели, заглянул в ботинки, под матрац...

— Сперла! — схватился за голову Соронин.

Он оделся и, опухший, не умываясь, пошел к проводнице. :

— Доброе утро! — кивнула она. — Чайку горячего подать?

— Не надо чаю, вызовите срочно работника милиции.

— Для чего милиция нам?

— Меня обокрали.

— Но из вагона никто не выходил, товарищ...

— Вот и хорошо, что никто не выходил. Прошу срочно вызвать милицию, у меня золотые часы украли.

Молоденький симпатичный сержант появился в вагоне только через полчаса. Он внимательно выслушал проводницу, Соронина, покосился на пустые бутылки в купе, на опухшее лицо заявителя.

— Вы с кем выпивали, гражданин?

— Ни с кем, в одиночку.

— Вы говорите, гражданин, ночью к вам заглядывала девушка из соседнего купе?

— Не девушка, а воровка. Брат этой преступницы — в тюрьме. Мне давно известна их семья. Я — прокурор! Понимаете?

Сержант вызвал из соседнего купе Носова для разговору с глазу на глаз:

— Извините, гражданин. Выйдите на минутку, мне необходимо с вами побеседовать.