Владилен Машковцев - Время красного дракона

Порошин обратил внимание на то, что заповеди излагаются священниками без должного внимания к Библии. Что сказал Господь Моисею?

— Сойди и подтверди народу, чтобы он не порывался к Господу видеть Его! — вслух прочел Аркадий Иванович.

Итак, первая заповедь: «Не порывайся увидеть Бога!». За такой порыв Господь поражает! Из текста вытекала вторая заповедь: «Не сотвори себе кумира». Третья заповедь: «Не греши, ибо Господь наказывает детей за вину отцов до третьего и четвертого рода». Четвертая заповедь: «Не упоминай имя Бога всуе». Пятая заповедь: «Не работай в субботу». Шестая заповедь: «Почитай отца и мать». Седьмая: «Не убий». Восьмая: «Не прелюбодействуй». Девятая: «Не укради». Десятая: «Не произноси лжесвидетельства». Одиннадцатая заповедь: «Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни поля его... ничего, что у ближнего твоего».

Аркадий Иванович подумал:

— Хорошо бы начертать на стенах Кремля: «Не злодействуй, ибо господь наказывает детей за вину отцов до третьего и четвертого рода». Если Бог есть, то должны сгинуть или быть несчастными дети всех этих Лениных, Троцких, Дзержинских, Сталиных, Бухариных, Молотовых, Кагановичей...

— Бога нет! — рыкнул Держихаря, видя, что Порошин читает Библию.

— Ты не русский, — ответил Аркадий Иванович.

— Почему ж это я не русский?

— Достоевский так выразился: кто не православный, тот не русский!

Держихаря Достоевского не читал.

— Кто такой твой Достоевский? Писатель?

— Писатель, хорошо он сказал: «Дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей».

— Я бы продал душу дьяволу за четверть водки. Да ить дьявола нету.

— Родителей своих ты хоть помнишь?

— Немножко помню. Отец из рабочих, на фронте погиб. Мать померла.

— Беспризорником рос?

— Да, сначала побирался, потом воровать стал.

— Пошел бы работать, — сказал Коровин.

— За гроши вкалывать неохота. Лучше уж грабануть — пожить всласть.

— Я на мартене получал хорошие деньги, — вспомнил Гришка о родном городе. — Можно было жить. При хорошей работе душа радуется.

— От работы кони дохнут. И на кого работать? На большевиков? Они в машинах раскатываются, жиреют. Нету справедливости, потому нету и совести. Все люди — хичники! Одни — рабы, другие — господа. Не хочу быть рабом.

Двери избы распахнулась, из сеней вырвалось морозное облако, вошла Феня Акимова, держа в руках большой берестянной туес.

— Тятя браги вам налил, пейте на здоровьице. И просит он круподерку нам изладить.

— Окей! Смастерим круподерку. Ермак-мололку, как русские говорят, — принял Майкл у Фени туес браги.

— Бог есть! Бог все видит! — повеселел и Гришка Коровин.

— Бог поможет, самогонку будем иметь, — радовался и Держихаря.

Порошину были неприятны эти радости дикарей, упоминания имени Бога всуе. Он с каждым днем все больше и больше проникался верой, христианским пониманием божьего мира. Но староверы его душу не устраивали, слишком примитивными казались они ему. Обыкновенные сектанты, изгои русской империи. Для них вера была выше России. А православие объединяло душу с Богом, с народом, с родиной. Порошину хотелось начать жизнь заново — с венчания в церкви. И он представлял, как идет в храм с Верочкой Телегиной, слышал звон колоколов, пение хора на клиросе. А на Верочке белое платье, белая фата. Но за окном застилала мир белая пурга. И заметало снегом скиты, тропинки, следы сохатых и затерянные судьбы.

Так и прозимовали друзья по несчастью на острове староверов среди Васюганьих болот. И весна пролетела быстро. Порошин, Майкл и Коровин распахали на лосях поляну, посеяли рожь, вскопали огород под картошку. Держихаря окончательно взбунтовался, от работы отказывался.

— У меня денег сорок тыщ, а я должен вкалывать? Нет, уйду я от вас! Вот потеплеют болота — и уйду. Без провожатого утеку. Вы мне — не указ.

Гришка Коровин возражал:

— Во-перво, денег у тебя не сорок тыщ. Мешок поделим заново, поровну на четверых. И Майклу, и Аркаше выделим по доле.

— С кой стати им-то? Один фраер, другой — мильтон. И пришли они к нам поздней. Какая польза от них?

— Ты, Держихаря, вообще заткнись. Антон Телегин приказал тебя ликвидировать. А мы с Порошиным пожалели тебя. Правда, Антон и Майкла велел на болоте шлепнуть...

— Вот она, ваша мурла! Фраера вонючие! Я вырвусь отсель и вашего Антона шмальну. Не уйдет он от меня.

Угрозы эти были пустыми, никто на них внимания не обратил. Беда вылезла с другого боку. Не предвидели Порошин, Коровин и Майкл, что Держихаря может напакостничать здесь, на острове староверов. Но однажды вечером они увидели, что к их дому идут гудящей ватажкой с вилами и дубьем староверы из всех трех скитов. Гришка Коровин первым шагнул навстречу возмущенным хозяевам острова.

— Что такое?

— Уходите с острову! — выкрикнул Онуфрий.

— Мы вас вывезем на бугор Кузьмы, а тамо аки хощетца, — тряхнул вилами богомольный Аким.

— Будя вы прокляты, ахальники! — угрозил дубиной Мухомор.

— В чем дело, братья и сестры? В чем вина наша? Мы работаем, живем тихо и честно. Не касаемся мы вас, кланяемся вам с уважением, — скрестил руки на груди Гришка Коровин.

Держихаря вышел на крыльцо с ружьем. Порошин приготовил пистолет к бою. Но Майкл с винтовкой присоединился к толпе староверов. Они признавали его, уважали. И не было тайны, что Майкл дружил с Малашей. Перебежчик Майкл держал под прицелом Держиморду.

— Ваш Дурохаря согрубил, уходите с нашего острову! — скрипел Мухомор.

Порошин подошел к деду Мухомору:

— В чем он согрубил? Что украл? Скажите нам, мы заставим его извиниться, возместим убыток.

— Ваш Дурохарь испортил насильно Феню Акимову, уходите в мир, поганцы чертовы! — плюнул в лицо Порошину подскочивший Онуфрий.

— Не потребны намо ваши винения, изыдите, проклятые! — гудела толпа.

Мальчишки начали бросаться камнями, кто-то поджег баню, зазвенели стекла в окнах. Держихаря выстрелил в Сергия, который шел с факелом к конюшне, но промахнулся. В ответ прозвучал выстрел Майкла. Пуля пробила левое плечо негодяя... Он выронил из рук ружье, зажал рану ладонью. Кровь струилась через пальцы, капала на крыльцо, расплывалась пятном по рубахе. Гришка Коровин схватил Держихарю за горло:

— Признавайся, был грех?

— Она сама, можно сказать, сама. И чо в лесу одна бродит?

Толпа взревела от негодования. Куда только подевалось их былое смирение. Гришка Коровин поднял руку:

— Люди добрые! Братья и сестры! Дайте нам время для размышления и суда. Идите пока с богом по своим скитам. Строгим и беспощадным будет наш суд. Завтра утром вы узнаете о нашем приговоре.

Малаша Мухоморова подтянула платок тугим узлом:

— Пойдемте, не можно дышать смрадом, исходящим от поганцев.