Владилен Машковцев - Время красного дракона

Выбрав удобный момент, Андрей Януарьевич сказал Молотову:

— От меня ничего не зависело.

Вячеслав Михайлович не ответил Вышинскому, будто и не слышал его слов, не заметил извинительного поклона.

— Капля камень точит, — рассудил прокурор.

В судебном процессе над Бухариным Вышинский уже не был простым исполнителем сталинской воли. Он сдавал экзамен на право быть в первом кругу стаи. Андрей Януарьевич был охотником-знатоком, знал много секретов из жизни волков. Их стаи всегда делятся на три круга. Первый круг — это самые сильные и умные звери, дублирующие вожака и в погоне за добычей, и в пиршестве. Почти каждый из первого круга мог стать вожаком. В кругу втором Вышинский видел наркомов, секретарей республик и крайкомов, обкомов ВКП(б), директоров крупных предприятий. Все они были кандидатами в первый круг. Третий круг составляли секретари горкомов и райкомов партии, председатели исполкомов, прокуроры, начальники НКВД и прочая партийная челядь. По законам звериной стаи и жили три круга власти. Впрочем, звериные стаи были мудрее и устойчивее человеческих. Они сохраняли природное равновесие. А стаи человеческие равновесие сохранять не умели. Каждый нарком пытался наращивать силы своей стайки, с тремя своими кругами.

Система человеческих стай в обществе была аномальной, но при сильном и умном вожаке — жизнеспособной, могущей организовать силы народа. А все понятия о равенстве, справедливости, нравственности весьма относительны. Разговоры о равенстве — для романтиков и дураков. Болтовня о свободе — для идиотов. Дай свободу народам нищих стран. И народы взбесятся, передерутся, начнется хаос. Уровень свободы соответствует уровню экономического развития. Свобода и демократия не могут восторжествовать в слаборазвитой стране. А там, где нет свободы, важно делать правильные ставки.

Неудачник и демагог Бухарин всю жизнь делал ошибочные ставки, опаздывал с правильным выбором. Он пропагандировал и доказывал необходимость репрессий, расстрелов, когда Ленин уже понял всю бесперспективность военного коммунизма. Бухарин носился с нэповщиной, экономическими законами, когда Сталин отказался от этого пути окончательно. Бухарин полагал, что Коба в 1934 году рухнет. И пытался подлить масла в огонь. Самый сильный удар по Сталину он нанес, когда огласил его высказывание: «Мы с тобой — Гималаи, а остальное — пигмеи».

Сталин предлагал Бухарину вторую роль, возводил его до «гималайских высот политики». А Николай Иванович предал Кобу. Бухарин рассчитывал, что после его обличения «пигмеи» сметут Сталина. А делегаты партийного съезда и впрямь оказались пигмеями, побоялись выступить открыто против генсека. Иосиф Виссарионович выстоял, а от своих слов «о Гималаях и пигмеях» — отказался. Мол, я такого не говорил! И после этого Бухарин еще полагал, будто выживет, останется в стае. Волк укусил вожака, хотел вцепиться ему в горло мертвой хваткой, но был отброшен. И пришлось ему ползать, предавая Зиновьева, Каменева, Рыкова, не надеясь остаться в первом кругу стаи, лишь бы просто сохранить жизнь, хотя бы в опале, на задворках.

Бухарин начеркал поспешно письмецо Ворошилову: «Каменев омерзительнейший из людей, падаль человеческая... Что расстреляли собаку — страшно рад». Николай Иванович, разумеется, слова сии адресовал не Клименту Ефремовичу, а Сталину. Но Иосиф Виссарионович подхалимаж и суетливую подлость оценивал не так уж высоко, не забывал обид, не прощал предательства.

— Если Каменев — собака, то Бухарин — помесь шакала и свиньи, — сказал Сталин Ворошилову.

Вышинский проведал о высказывании Сталина и на суде назвал Бухарина перед всем честным миром — «помесью шакала и свиньи». Иосиф Виссарионович не возразил против такого заимствования. И у Молотова появилась в глазах теплинка. Своей деятельностью, ретивостью Андрей Януарьевич возвышал Вячеслава Михайловича, выводил его окончательно на второе место в партии и государстве. А благорасположение Молотова гарантировало безопасную жизнь, вхождение в первый круг стаи, в крайнем случае — приближение к нему.

Андрей Януарьевич думал, что он похож на волка, такое сопоставление было ему по душе. Просматривая спецпочту, он вспоминал рассказ Ежова о том, как жалко и трусливо умирал Бухарчик. Николай Иванович не мог даже выйти из тюремной камеры, у него подкашивались ноги. К месту казни его пришлось тащить на носилках. Бухарин повизгивал по-бабьи, плакал, бормотал что-то невнятное о верности революции, красному знамени, Ленину, просил свидания с Кобой. Погибать ему, конечно, было тяжело: жена молодая! И не имел на всякий случай яду.

Вышинский всегда имел при себе ампулу с цианистым калием. И расспрашивал Ежова, как ведут себя в последние минуты приговоренные к смерти. Ежов рассказывал с удовольствием, он был циничен и глуповат:

— Умирают по-разному, Андрей Януарьевич. Некоторые из комсомольцев и военных брыкаются, не подписывают признаний. Косарев следователя чуть не убил. Блюхер сопротивлялся отчаянно, глаз ему выбили при допросе, ребра переломали. Приходится кой-кому раскаленный железный прут в задний проход втыкать... десна электродрелью сверлить.

— Помилуйте, Николай Иванович! Но после такого приема человек не выживет, умрет.

— Дня три-четыре может прожить, потом заражение крови начинается, агония. Зато уж ничего не скроет, во всем признается.

— Вы и Ягоде это самое... раскаленный прут вводили?

— Не было такой необходимости. Ягода подписал все, что от него требовалось. Единственное, чего он просил, мы ему давали без ограничений: морфий. Он ведь наркоманом был. И под действием наркотиков умирать очень легко.

— Что он сказал перед смертью?

— Мавр сделал свое дело, мавр должен уходить. И подмигнул мне так по-дьявольски...

Вышинский раздумывал: «Неужели мы мавры? Нет, мы необходимы Хозяину. А Ягода не выполнял свою миссию, евреизировал кадры НКВД. Генрих надеялся на свое породнение с семейным кланом Свердлова. Зыбкая это основа».

Спецпочта прокурора СССР состояла из пакетов с докладными от областных и районных прокуроров. Много было и жалоб якобы на несправедливые приговоры. Жалобы Вышинский не рассматривал, они отсеивались к заместителям, в отделы. Рассматривая донесения, Андрей Януарьевич остановился на знакомой фамилии:

«Совершенно секретно. Спецдонесение. Сообщаю, что прокуратурой и органами НКВД гор. Магнитогорска вскрыта повстанческая контрреволюционная организация, состоящая из командного штаба ИТК, а также из заключенных. Группа создана бывшим начальником штаба ИТК Гейнеманом, который завербован бывшим секретарем горкома Хитаровым. 29 апреля 1938 года мною дана санкция на арест членов этой группы, обвиняемых по статье 58-2, 6, 9, 11 УК: на помощника начальника ППЧ — Иванчука, начальника 8-го участка — Петрова, начальника 5-го участка — Бажутина, начальника ППЧ МИТК — Варенникова и на трех заключенных: бригадира Хобарова, из кулаков, отбывал наказание по статье 136 УК, бригадира Бармина и др. Группа проводила контрреволюционную, диверсионно-вредительскую работу на магнитогорском комбинате и строительстве. Умышленно снимали рабочую силу с важнейших объектов, организовывали разоружение кранового хозяйства на комбинате. Целым рядом действий сознательно провоцировали недовольство заключенных.