Митрополит Вениамин (Федченков) - О вере, неверии и сомнении

И когда человек объявляет себя агностиком, он всегда ближе в душе к вере, чем к неверию. Я это знаю по известным мне “агностикам”. И вполне понимаю советских переписчиков, когда они про агностиков говорили: “пиши его в верующие!” Это – логичнее. Я уже не говорю о настроении сердца: именующий себя агностиком, “незнайкой” честнее и умнее мнимого безбожника, ибо он не дерзает говорить глупости о небытии того, чего не знает. А раз он честнее душою и глубже сердцем, то с ним несравненно легче продолжать обсуждение вопросов о вере; и можно надеяться, что он скорее придет к вере, чем упорствующий безумный отрицатель. Про таких “незнаек” можно сказать словами Господа Иисуса Христа ученикам: “кто не против вас, тот за вас”. Я это знаю и на личных примерах. А из прошлой жизни мне вспоминается весьма характерный случай, рассказанный в книге Погодина. Припомню его, как он запечатлелся в моей памяти; если детали неверны, это неважно.

Как-то, еще в крепостное время, крестьянин вывез на базар продавать возик сенца. Было ли сено его плоховато или покупателей оказалось мало, но только воз его остался непроданным. А в это время один барин (Погодин написал и фамилию его: да я забыл) от нечего делать вышел погулять по Москве и забрел на сенной рынок. От скуки подошел к мужичку с сеном и, попусту болтая, спросил его, почему он не продал своего воза? – Не дал Бог счастья! – смиренно ответил крестьянин. Услышав слово о Боге, барин, человек неверующий, с усмешкой стал трунить над простодушным мужичком: да при чем тут Бог? Да кто видел Его? Да никакого Бога и нет! – И прочие глупые слова.

Выслушал крестьянин барские пустые глумления и говорит – а они оба были уже старички:

– Эх, барин, барин! Нам уж с тобой и помирать – скоро! А ты – такие слова! Негоже!

– Да кто же знает, что есть Бог?! – продолжал отшучиваться барин.

Мужичок, оказавшийся умнее господина, скромно задает ему вопрос:

– Барин! А ну-ка да Он есть?

Барин хотел что-то возразить, но не смог придумать ничего серьезного. А может быть, и сболтнул еще что-нибудь несерьезное. И отошел от мужичка. Пошел домой: а слова крестьянина врезались в память ему: “А ну-ка есть?” И что барин ни делал, они из ума не выходили. Никакие возражения не помогали. Начал барин мучиться: а ну-ка есть? Ведь тогда и суд есть, и отвечать придется… А у него была тетушка, княгиня, лично знакомая Московскому митрополиту Филарету Мудрому. Он поделился с ней своими думами. Та, что могла, объяснила ему, но не в силах была убедить племянника до конца. И посоветовала ему побеседовать с м. Филаретом – предварительно лично ознакомив его с делом… Боюсь теперь сказать, чем кончились беседы бывшего безбожника с митрополитом: кажется, он воротился к вере. Но не в этом теперь соль этого рассказа, а в другом: незнающий – близок к вере. У него всегда может встать этот вопрос мужичка: “А ну-ка Бог есть?”

Пришлось мне слышать откуда-то подобный, но еще более странный случай. Один священник, не то переживший неверие, не то лишь притворявшийся им (неверующим), сдружился с местным помещиком села, открытым безбожником. Они проводили время в картах и ночных попойках: а потом священник, как ни в чем не бывало, шел служить литургию в храм. Так продолжалось долгое время. Но как-то священник, за картами, говорит партнеру по-приятельски:

– А какие мне стали приходить мысли! Все чаще приходит в голову вопрос: а что, если Бог и на самом деле есть? Ведь тогда страшно… Что же мне будет за мое лицемерие и обман людей! Помещик со смешком стал что-то говорить, но успокоить священника не мог. Наоборот, доводы последнего стали действовать и на помещика. И они оба никак не могли устранить страшного вопроса… Кончилось, кажется, тем, что оба стали верующими: или этим путем умный батюшка “догадливо” (Лк. 16, 8) привел заблудшую овцу к вере – уж не помню. Но смысл рассказа все тот же: не знающий близок к вере, ибо никак не может доказать ни себе, ни другим, что Бога нет.

И если уж вы довели кого-нибудь или он сам дошел до ясного убеждения – а это совершенно легко, как мы видели, – чтобы он понял свое “не знаю”, то такой человек “недалек” от Царствия Божия.

А если ему еще привести для аналогии примеры из жизни, что мы очень многого не знаем, а все же принимаем на веру, тогда ему еще легче прийти к ней; или во всяком случае такому человеку легко будет отбить нападения от неразумных безбожников “незнаем-отрицателей”.

В самом деле, давно уже замечено, что большинство из наших знаний принято нами не потому, что мы сами все это узнали, да проверили, да поняли собственным умом, нет – большая часть наших знаний принята на веру от других. Это – очевидная истина, но о ней не все знают. А знать крайне легко.

Возьму примеры.

Все первые знания мы приняли на веру от родителей, а не от собственного опыта: не бери, не касайся; это можно, а это нельзя; здесь обожжешься, там пальчики отморозишь; это ешь, а то не ешь; делай то, не делай этого – и прочие без конца советы: все это мы приняли от отцов на веру. Потом, поступивши в школы, стали принимать на веру сведения от учителей: где какие страны, какие города, народы, их жизнь; какова жизнь природы, животных, небесных светил. От Солнца столько-то миллионов верст до Земли: верим. Или вот еще лечение: как мы верим докторам, совершенно не зная, какие именно лекарства и почему именно они действуют на нас, принимаем их с верою: да еще и совершенно слепой. При нашем неведении их любой аптекарь мог бы отравить нас, давши вместо безвредных капель какого-нибудь яду: ведь мы же не знаем разницы в лекарствах! И прочее, и прочее…

И, однако же, никто не протестует против такой веры, не требует непременно собственного знания. И да где же это возможно: если самому доходить до всего “собственным умом”, для этого потребовались бы каждому сотни лет, да и то всего не узнать бы! И люди благоразумно принимают на веру большую часть знаний.

Но на это можно возразить нам, что все (или хоть многие) естественные знания сообщены нам людьми, которые сами непосредственно узнали их и проверили опытно. Верно. Но ведь совершенно то же самое и мы, верующие, говорим, что мы, хотя сами не видели, но другие видели и узнали, а потом и нам сообщили. Все Божественное Откровение дано нам через посредников Божиих, получивших его непосредственно. Когда мы читаем Слово Божие, то нет никакого сомнения, что очевидцы сообщают нам то, что они “знали”. Да и сами они утверждают, что говорят о вещах, им совершенно известных, несомненных. Как-то прежде я не обращал на это внимания, а не очень давно меня удивили слова апостола Павла: “Я знаю”, “я знаю”… Он решился в защиту своего авторитета открыть коринфянам о чрезвычайном видении, о коем он молчал 14 лет. Но так как оно было слишком необычно, то апостол заранее усиленно утверждает, что это не измышление, не фантазия, а истинный факт, о коем он точно “знает”. Но одновременно с этим скромно и твердо сознается, что нечто в этом откровении он не понимает, “не знает”. И эта оговорка его о незнании еще более убеждает нас в истинности того, что он “знает”. Приведу эти слова, полные силы: