Сергей Эс - Солнечная Сторона

— А все-таки не достает здесь Солнца, — проговорил Дар.

Бэрб пожал плечами, оглянувшись на сияющую у горизонта небольшую яркую точку.

— Я не в том смысле. — Дар перехватил его взгляд. — Слишком маленькое оно, не чувствуется в нем Солнца. А без него планета не кажется планетой. Мы словно на большом небесном теле, свободно блуждающем по вселенной.

Они вышли из павильона и отправились на прогулку по окрестностям. Легкими летящими прыжками они двигались по неровной поверхности. Вдали, почти у самого горизонта, серебрились пирамидальные вершины. Пирамиды Плутона — еще нераскрытая загадка этой планеты. Эти природные образования имеют удивительно правильные формы и внешне они даже похожи на земные египетские пирамиды. Даже высоты их примерно одинаковы. Одинаков и их возраст. Первые поселенцы на Плутоне даже сочинили изящную романтическую гипотезу-легенду, согласно которой их построили инопланетяне из другой звездной системы, когда-то проследовавшие мимо солнечной системы. Будто инопланетяне сделали здесь, на самой крайней планете, остановку и скопировали земные пирамиды, оставив их в качестве сюрприза потомкам древних египтян как знак о самих себе.

— А тебе не приходила в голову мысль, что на Плутоне как бы уже другой мир? — спросил Дар. — Даже символический металл другой: там — золото, здесь — свинец. Там — тепло, здесь — холод. И спутник не светится, как Луна на Земле.

Они остановились и посмотрели наверх. Прямо над их головами, на яркой россыпи Млечного пути чернел большой круг. Это был Харон — планета-спутник Плутона. Сам Харон был всего лишь в пять раз меньше Плутона и в двадцать раз ближе, чем Луна к Земле, поэтому его непривычно большое черное пятно на небосводе производило угнетающее впечатление.

— Поверишь ли, — сказал Дар, глядя на Харон, — мне однажды подумалось, что это не естественный спутник. Его, так же как и пирамиды, оставили здесь пришельцы.

Бэрб с удивлением посмотрел на Харон.

«Странная мысль, — подумал он, — но что-то в ней есть. Этот спутник иногда и в самом деле кажется необычным».

— Как хочется побыстрее на Солнце, — сказал Дар. — Завидую тебе, ты уже через неделю отправишься туда.

У Бэрба шевельнулся в груди тяжелый комок. Неясное чувство преследовало его в последние дни. Он словно видел на Даре какую-то недобрую печать. Это ощущение всплывало каждый раз, когда Дар заговаривал о Солнце и Юнне.

— Зачем тебе спешить? — сказал он Дару. — Там опасно. Я бы тоже не поехал. Мне здесь больше нравится.

— Ты просто не бывал на Солнце, — мечтательно протянул Дар. — Там Юнна.

Бэрб сник.

— Ты просто не поэт! — воскликнул Дар. Он не заметил перемену в Бэрбе. — Там такая необузданность! Такая страсть!

Бэрб помрачнел. Не поэт он… Но будь он поэтом, воспевал бы иное: здешний вселенский сумрак, холодный свинец Плутона, даже эту тень Харона… Это его, Бэрба, мир. Нигде больше он не чувствовал себя так же естественно и спокойно.

— А что здесь? — продолжал Дар. — Мрачный Харон?!..

«Не только Харон! — подумал Бэрб. — Здесь простор. В этом ты прав: здесь ощущаешь себя будто на вольно блуждающем небесном теле. Солнце далеко, и, кажется, надо только посильнее оттолкнуться от поверхности планеты, и ты в свободном межгалактическом пространстве. Ничто тебя никуда не притягивает, ничто не связывает. Ты абсолютно свободен».

Бэрбу вспомнились его мальчишеские фантазии — вырваться в черный космос, превратиться в серебристую россыпь и начать стремительно расти, превращаясь в огромное-преогромное существо, поглощая неизмеримые просторы, вбирая в себя громадные звездные скопления, простирая руки на бесконечные расстояния…

Ведь в космонавтику его тоже привела романтика. Но это была совсем другая романтика — романтика далекого холодного космического величия. В его мечтаниях еще не было присущего теперь неясного сумрака. Будучи студентом, он грезил далекими галактиками, пылевидными туманностями, квазарами, пульсарами, черными дырами.

Дар сравнил Плутон, — подумалось Бэрбу, — со свободно блуждающим космическим телом, а ведь Солнце само является такой свободно блуждающей звездой.

Когда-то миллиарды лет назад вспыхнул сверхновой звездой быстро вращающийся галактический исполин. Он извергнул из себя материю в виде гигантских лучей. Вращение материнского исполина привело к тому, что выброшенные лучи вещества образовали рукава гигантской спирали, сформировалась большая галактика. Но не все звезды новой галактики родом из чрева звезды-прародительницы. Немалая часть из них подхватывается галактикой из космоса. Таковым явилось и Солнце. Оно движется не синхронно с вращающимися спиральными рукавами галактики, а путешествует свободно, пересекая эти рукава. Как-то Бэрб, изучая историю Млечного пути, проследил по его карте путь Солнца. Вот здесь оно малым карликом вошло в галактический диск под небольшим углом к нему. Здесь оно подхватило пылевое облако. Прошив плоскость галактического диска и выйдя в свободное пространство с его другой стороны, оно было притянуто полем диска и направилось назад к его плоскости. Вот здесь оно обросло дополнительной оболочкой, превратившись из тусклого карлика в светящуюся звезду. Снова прошив диск и выйдя в свободное пространство, оно опять было притянуто назад. Так оно с тех пор и движется — волнистой змейкой, пересекая плоскость галактики то с одной, то с другой ее стороны. Всякий раз, когда Солнце заходит в рукав галактики, из-за повышенной плотности окружающего гравитационного поля в нем притормаживается грависветовое излучение, и звезда немного остывает. Когда же она оказывается опять в свободном пространстве, свечение усиливается. Синхронно с этим на Земле наступают то похолодания, то потепления…

— Слушай! — вдруг перебил мысли Бэрба Дар. — Я по поводу этого Харона прочту тебе свой собственный перевод одной средневековой баллады.

— Средневековой!? — удивился Бэрб. — По поводу Харона!?

— Да, средневековой! — улыбнувшись, ответил Дар. — Нет, конечно, не прямо о Хароне там написано, но мне думается, что такое вполне мог бы написать какой-нибудь плутонянин «под луною» Харона.

«Плутонянин» — Бэрб покосился на Дара и взглянул наверх. Черный круг все так же мрачно смотрел на них. Дар немного отступил назад, широко расставил ноги и поднял глаза к этому черному кругу на небосводе. В его взгляде сверкнул вызов.

Извечный бой, жестокий бой На поле битвы мирозданья, Сомкнувшись в схватке роковой, Ведут могучие созданья.

Тепло и Холод, Жизнь и Небыль, Добро и Зло, Рассвет и Тьма Сошлись однажды в битве давней, И нет ей в вечности конца.

Но бестелесных исполинов Пусты движения в руках, Удары резкие бессильны В бесплотных, призрачных боях.