Сергей Эс - Солнечная Сторона

Однако мне надо возвращаться к дяде Мише, но не к тому дяде Мише, который, грустно и счастливо улыбаясь, сейчас смотрел на Юлю и Артема из полуоткрытого окна, а к тому, который лежал в это же самое время совсем в другом мире, в далекой темной комнате, и повествование о котором так неожиданно прервалось. Не все пока на белом свете так чисто и светло…

Дядя Миша! Где-то далеко-далеко ярким солнечным утром ты стоишь у окна и не можешь оторвать взгляда от дочери, а здесь, за невидимой пленкой небытия, в темной ночи ты недвижно лежишь на кровати. Этот мир уже никогда не колыхнется от твоего тихого дыхания, никогда не услышит постукивания твоего маленького трудолюбивого сердца. Но почему не жена стоит у твоей кровати, а чужая женщина? Почему не жена, а чужая женщина держит мокрый от слез платок у своих глаз? Почему в сильном потрясении идет по ночной улице человек, с которым в том солнечном мире судьба, может, никогда и не свела бы тебя?

…Никола энергично шел по ночной улице. В одной руке у него был обмотанный изолентой радиоприемник. Другой рукой он широко жестикулировал, иногда выкрикивая в ночную пустоту резкие ругательства.

Несколько минут назад он стоял у кровати дяди Миши и тряс бездыханное тело. Затем он выскочил на улицу, непонятно зачем схватив радиоприемник.

— Врач-скотина! — кричал он в пустоту. — Скотина!!!

Увы, такого ругательства был удостоен тот самый врач Скорой, который день назад отказался «за бесплатно» отвезти дядю Мишу в больницу. Тот самый, который поставил диагноз на коленке.

Никола шел по улице, не понимая куда. Он зачем-то искал станцию Скорой Помощи. Он не знал, где она находится. Улица была пуста, и спросить было не у кого. Поэтому он шел туда, куда несли его ноги.

Вдруг в его глаза ударила знакомая иллюминация. Он опять оказался у проходной своего института. Прямо перед ним была витрина бутика нижнего белья. Там за полупрозрачными шторами были видны горящие свечи.

«Ночные примерки интимного белья. Вход — 50 у.е.» — прочитал Никола вывеску.

Тут же у входа было несколько иномарок.

— Ах, вы гады! — вскрикнул Никола. — Интим устроили! Из-за вас мы не работаем, из-за вас дядя Миша умер…

Он, размахнувшись, швырнул в витрину радиоприемник.

Пробив стекло и сорвав тонкую штору, приемник влетел в помещение. Несколько свечей повалилось на пол.

Спустя некоторое время оттуда кто-то истошно завопил: «Бомба!»

Принять за бомбу влетевшее в помещение нечто, обмотанное изолентой и с торчащими проводами, было немудрено, и поэтому тут же из дверей на улицу выскочило несколько абсолютно голых людей. Тряся своими бесформенными телами и сверкая в ночи поджатыми от страха задами, они побились сначала в закрытые мерседесы, а затем быстро разбежались по улице.

— Бомба! — закричал им вслед Никола. — Да, бомба! Еще какая бомба!!!

Огонь, предоставленный сам себе, быстро поднялся по шторам и охватил помещение.

— Давай-давай! — закричал Никола. — Пали там все!

Он поднял над головой сжатые кулаки и запрыгал на месте.

Необъяснимое ликование охватило его. Потревоженные мерседесы разрывали ночную тишину воем своих сигнализаций, и под их аккомпанемент Никола стал ходить кругами, пританцовывая.

— Гори-гори ясно, чтобы не погасло!

Огонь с явным удовольствием пожирал бутик.

Неожиданно пламя стало очень ярким. Что горело в комнате, трудно было понять.

«Там же, за стенкой, — вдруг подумал Никола, — бокс с газовыми баллонами… Убрали ли они его?»

И в этот момент раздался мощнейший взрыв. Воздух неимоверно больно ударил Николу в лицо. Институт перевернулся у него перед глазами…

В последний миг мозг успел запечатлеть, что вспышка была какой-то необыкновенной и странной. Золотистое свечение сменилось ярким, до боли в глазах ослепительным лиловым сиянием. Черные ночные окрестности сменились ярко-желтыми играющими всполохами…

«Эх, Никола-Никола! Что же ты наделал?»

Огромное черное пустое пространство простирается вокруг. Оно абсолютно пусто. Это, собственно говоря, — даже не пространство и даже не пустота. Это просто — ничто! То самое «ничто», каким пугают народ фантасты. Именно потому я и говорю о нем, что оно абсолютно пусто. Однако здесь, в этой пустоте теперь Никола.

«Никола-Никола!»

Молчишь!? Конечно же, ты мне не ответишь.

«Но все-таки Никола, разве нельзя было по-другому?!»

Я смотрю в «ничто», будто он там слушает меня.

«На этот вопрос, Никола, ты тоже не ответишь, даже если и смог бы это сделать. Кто может это знать, можно ли было по-другому?»

Я разговариваю с пустотой, но как же хочется, чтобы Никола слышал меня!

«Ну, надо ли было кидать этот несчастный приемник в витрину?»

Я спрашиваю, но сам, конечно же, понимаю, что это произошло как бы само собой. Здесь вопрос «надо ли было?», наверное, не корректен…

Интересное дело — я ловлю себя на том, что сам отвечаю за Николу на свои вопросы. Даже делаю это его словами. Будто не я, а он сам отвечает мне… Между прочим, это нередко случается в реальной жизни. Мы часто отвечаем за своих собеседников — отвечаем в тех ситуациях, когда собеседники по какой-либо причине молчат. Как знать, может, это и есть тот самый незримый контакт между людьми, когда люди общаются не словами, а чем-то совершенно другим?

Но стоп-стоп! Не надо сейчас отвлекаться! Я могу потерять Николу — это так легко сделать здесь — в абсолютной пустоте. А мне надо, очень надо с ним побеседовать… Хотя бы таким вот образом…

«Ну, хорошо! — продолжаю я. — Не будем спрашивать, надо ли было кидать, спросим — почему это вышло?»

Никола молчит. Никакие ответы за него не приходят и мне на ум.

«Никола-Никола! — продолжаю я. — Хочешь, я подскажу тебе, почему приемник полетел в витрину?»

Я делаю паузу. Мне вдруг почему-то вообразилось, что мой молчаливый и невидимый собеседник сейчас насторожился, что он весь обратился в слух.

«Никола! Там за витриной были победители».

В ответ опять молчание, но странное ощущение охватывает меня от этого молчания. Будто и впрямь кто-то напряженно меня слушает.

«Не понял? — спрашиваю я это «что-то». — Там были победители в этой жизни. А ты, Никола, — побежденный!»

«Они, — продолжаю я, — заняли твой институт, они вытеснили тебя с работы, они вытеснили тебя из твоего жизненного пространства. Твой бросок — это бунт побежденного».

«Они забрали, — снова говорю я, — твоего сына…»

— Нет!

Чу! Мне будто послышалось, что кто-то вдруг ответил — ответил из абсолютного «ничто». Я растерянно вслушиваюсь.

— Ни-ко-ла…! Это ты?

Мистика какая-то! Я спрашиваю в «ничто»!…

— Ни-ко-ла! Они забрали твоего сына, — я против своей воли продолжаю взывать к пустоте.