Андрей Кивинов - Герои. Новая реальность (сборник)

Назавтра музыкант собирался идти дальше, на запад. «Через холмы?» – спросили у него. Через холмы. Кто-то пытался отговаривать, но Том лишь улыбнулся.

Я видел, как слушала его мелодии Кристина. И знал, что утром она проводила Тома до самых холмов.

Весь вечер Кристина была задумчивой и, вернувшись, не отвечала на смешки о ней и Томе.

«Вот он, ее принц, – с горечью подумал я тогда. – Бродячий музыкант, которого она больше никогда не увидит».

Я ошибался. Дважды.

Шли дни, и я наведывался в замок и видел, что Кристина изменилась. Что-то тревожило ее. Как будто желая отстраниться от этого, она стала ласковее со мной.

Однажды – дело было накануне Самайна – она попросила меня как можно скорей сделать для лорда Харпера ножницы по римскому образцу, на шарнире. Я взял кожаный футляр, в котором хранились прежние, сломавшиеся, и обещал управиться к следующему же дню, но, вернувшись в кузницу, узнал, что у заезжего торговца сломались ось и обод на колесе. Мы проработали до самого вечера. На следующий день я выкроил время, только когда уже начало смеркаться.

– Не задерживайся надолго, – сказал мне мастер Вилл. – Сегодня не та ночь, чтобы разгуливать по дорогам.

Я пропустил его слова мимо ушей. «Принеси как можно скорее, лучше вечером», – вот что сказала мне Кристина на прощанье. И поцеловала так, как целовала тогда в шалаше.

Я закончил ножницы, подвесил чехол к поясу и отправился в замок Харпер. Время шло к полуночи, небо обложило густыми черными тучами, и луна не светила, но я знал дорогу как свои пять пальцев. А уж при мысли о Кристине готов был бросить все и бежать хоть на край света.

И все-таки чем дальше я шел, тем яснее вспоминал, что говорили здешние старожилы о ночах на исходе осени.

Большак здесь поднимался в гору, вдоль обочин рос густой терновник, а справа возвышался древний, вросший в землю плоский камень с выбитым на нем крестом. В центре креста, там, где знак солнца, чернело отверстие, почти уже заросшее мхом. Я был как раз на полпути к замку, когда слева, из-за холмов, прохрипели рожки и раздался топот копыт.

Не раздумывая, я метнулся к камню и присел за ним. Пальцем успел очистить отверстие ото мха.

Больше ничего не успел.

Вокруг не было ни огонька. Смутные силуэты холмов тонули во тьме, но, когда я смотрел через отверстие в камне, все как будто озарялось тусклым светом.

Вдруг из чащи прямо на дорогу выскочила свора борзых. Они свирепо закружились на месте, словно брали запутанный след. Я сидел на корточках ни жив ни мертв и не мог оторвать от них глаз. Борзые были снежно-белого цвета, и, хотя они наверняка мчались через лес, ни одного пятнышка грязи не было на их шкурах. Только уши у псов были карминные и словно бы излучали тусклое сияние.

Потом на дорогу выехали всадники на лошадях настолько бледных, что, казалось, сквозь них можно разглядеть и деревья, и холмы. Если я на миг отводил взгляд, всадники и псы делались невидимыми, так что я глядел на них во все глаза. Даже не моргал.

В богатой одежде, высокие и стройные, всадники казались во сто крат опаснее псов. Пожалуй, они способны были заметить и учуять то, чего борзым никогда не увидеть и никогда не учуять.

Бежать было поздно. Я хорошо знал все легенды об Охоте, даже те, в которые никогда не верил. Сегодня была ночь всадников-из-холмов – время, когда границы между мирами истончаются и древние силы обретают былую власть. В такую ночь только безумец или влюбленный осмелится выйти на большак. Только беспробудный пьяница заснет, не помолившись. За такими душами всадники-из-холмов и охотятся: душами тех, кто охвачен дикой страстью, безоглядной лихостью. На них спускают псов и гонят до тех пор, пока жертва не выбьется из сил. О том, что происходит потом, лучше не думать.

Борзые всё еще кружили на месте, но вот одна, повернувшись к кустам и камню, за которым я прятался, замерла. Потом двинулась в мою сторону, сперва медленно, затем все быстрее. Другие, тонко, смешно тявкая, побежали следом.

Я потянулся за ножом, который всегда носил с собой, и решил, что моего упрямства хватит на пару псов. На большее я не расчитывал.

Я уже собирался встать в полный рост, чтобы встретить их, как подобает встречать мужчине смерть, – но что-то вдруг случилось. Борзые остановились, так и не добравшись до терновника, и всадники разом повернули головы на север.

По дороге кто-то шел.

Чтобы не закричать, я впился зубами в рукав. Мысли путались, словно я весь вечер провел в обнимку с бочонком эля. А мне сейчас позарез нужна была ясная голова!

По дороге, не пугаясь ни псов, ни всадников на бледных лошадях, шла Кристина. В первый миг я решил, что это не она: просто не могла такая знатная госпожа оказаться ею! На Кристине были дивное, сверкающее позолоченной вышивкой платье и красные кожаные башмачки… да дело даже не в башмачках и не в платье. Что-то переменилось в ней самой, а может, всего лишь прорвалось наружу. То, как она ступала, то, как глядела. Словно была она не на большаке, а на балу, равная среди равных.

Псы наперегонки помчались к ней, но всадники успели прежде псов и ударами хлыстов отогнали свору. Кристина стояла не шелохнувшись и внимательно рассматривала лица всадников. Наконец она повернулась к самому статному и отвесила ему поклон:

– Сегодня ночь Пяти Взяток, ночь Пяти Перекрестков. Ночь пира, ночь разделения и ночь обновления. Возьми меня на свой пир, Принц.

Всадник посмотрел на нее с любопытством. Его узкое бледное лицо чуть мерцало во тьме.

– Славные башмачки для пира. И славное платье. Но зачем ты мне, дочь Сапожника? В моем подчинении все обитатели холмов, и знатнейшие дамы прислуживают мне за столом…

– Но кто-то ведь должен разрезать пирог, – ответила Кристина. – Кто-то должен раздать куски гостям.

Статный всадник рассмеялся. Так мог бы смеяться горный ручей или столетний дуб.

– Ты кое-что знаешь о нас, дочь Сапожника. Кое-что, но далеко не все. Пирог может разрезать только та, кого я признаю своей будущей невестой.

– Ну так признай меня, Принц. На мне платье, которое дала мне Госпожа, и ее башмачки. Она признала меня. Дело за тобой.

– И ты не боишься?

Белые псы с карминными ушами стояли вокруг и жадно принюхивались. Даже мне было слышно, как они дышат, вывалив языки и роняя слюну на дорогу.

– Я жила среди людей, – сказала Кристина. – Чего мне еще бояться?

И снова Принц засмеялся.

– Хорошо, – кивнул он. – Дандо, Чини – дайте ей коня.

Два его егеря, меньше других похожие на призраков, подвели Кристине коня и помогли сесть в седло. Она без стыда подобрала юбку и уселась по-мужски. Я едва понимал, что происходит, и по-прежнему не мог оторвать от нее глаз. Сердце мое рвалось из груди так, что ребрам было больно.