Владимир Моисеев - Букашко

Молодой человек затих, в глазах его появился ужас. Он явно не мог сообразить, не наболтал ли он чего-нибудь лишнего.

— Тебя как зовут? — спросил я.

— Нил.

— Чем бы ты занимался, если бы оказался вдали от людей?

— Добывал бы себе пропитание…, — сказал Нил. Мне показалось, что он хотел закончить"… как, попав в подобную ситуацию, вынужден этим заниматься сейчас".

— Нет. Чем бы ты занимался по-настоящему? — повторил я свой вопрос.

— Вы хотите узнать, что меня волнует в этой жизни?

— Да.

— В годы учебы мне посчастливилось познакомиться с Александром Александровичем Фридманом. Он занимался потрясающими вещами — сейчас это направление в науке называют космологией. Мне интересно было бы посмотреть, как устроен мир.

— К сожалению, мы должны спуститься с небес на землю, пока тебе придется поработать моим двойником. Ты зачислен на работу. Инструкции просты: постарайся сохранить доброжелательность к посетителям, свои эмоции не проявляй ни при каких обстоятельствах. Даже если перед тобой старушку на части разрежут. Докладывать о контактах будешь мне. Запомни — только мне. Если от тебя потребуют отчет, включай в него только общие фразы, серьезная информация может идти только через меня. Договорились?

— Договорились, — усмехнулся Нил. По его хитрому лицу я понял, что не только проверяющим органам, но и мне самому информации не видать.

Я остался доволен. Но в глубине души осталось подозрение: специалисты из ГПУ бывают такими коварными. Мне захотелось от чистого сердца поздравить органы, если им удалось подготовить такого прекрасно законспирированного агента.

* * *

Стояло чудесное морозное утро, я занимался своей монографией и был по-настоящему счастлив. Мне хотелось работать, и я во всю потакал своим желаниям. Как было бы опрометчиво утверждать, что я ленив и безынициативен, на том лишь основании, что обязанности секретаря-референта не стали для меня самым главным занятием в жизни. Я гордился своим призванием, своей настоящей работой — доказать, что жизнь муравейника сложнее, чем это принято было до сих пор думать. Задача эта представлялась крайне сложной, но я взялся показать грандиозность духовного развития муравьиных особей и уверен, что справлюсь. Удивительно, но сколь бы сильным не было квазисоциальное давление обстоятельств, муравьи, несмотря ни на что, демонстрируют потрясающую способность потакать прекрасным порывам своей души. Исходя из этого, я взял бы на себя смелость указать на приоритет духовного над материальным аспектом существования.

Мои захватывающие рассуждения были прерваны самым бесцеремонным образом: раздался телефонный звонок. Товарищ А. приказал явиться к нему в кабинет ровно в 15–30.

В назначенное время я уже стучал в дверь. Однако оказалось, что я спешил напрасно и пришел слишком рано.

Вместе с тем, товарищ А. был потрясающе собран.

— Сейчас вызовут, — сказал он. — Товарищ Сталин решил лично проинструктировать меня. Придется тебе подождать чуток. Потом я тебе все расскажу. А сейчас — садись и займись чем-нибудь. А я себе дело по душе уже нашел.

Я попытался мысленно вернуться в мир муравьев, но жизнерадостное бормотание товарища А. помешало мне сосредоточиться. С некоторых пор я научился получать удовольствие от бесконтрольных причитаний, непроизвольно покидающих его организм. Часто тексты были откровенно милые… Не разочаровал он меня и на этот раз.

— А вот, посмотрим, что у меня в карманчике? — соловьем заливался товарищ А. — Кошелечек… Очень хорошо… Славный кошелечек… Ням-ням… А что у меня в кошелечке…? Денежки… Очень хорошо… Ням-ням… А сколько, спрашивается, у меня денежек…? Сейчас подсчитаем… Сотенки сюда в кучку. Очень хорошо… Пятидесятирублевки — сюда. Десяточки — сюда. Пятерочки — сюда. Рублики — сюда… А где же трешечки? Нету трешечек. Очень плохо. Трешек нет. Это надо исправить.

Товарищ А. окинул свой рабочий стол ясным взором и, подхватив ручку, судорожно опустил ее в чернильницу, а потом записал что-то в свой рабочий блокнот. Потом он вернулся к обследованию своего кошелька.

— А вот монетки, — продолжал он сладко мурлыкать себе под нос, — двадцатки, пятиалтынные, копеечки. Каждую монетку в свою кучку. Занимайте свои места, родимые. Кончились… жаль. А вот мы вас сейчас сосчитаем… Ням-ням… Всего на сумму — восемьсот тридцать шесть рублей семьдесят три копеечки… Ого-го…

Он замолчал, но вскоре продолжил.

— А что произойдет, если я куплю булочку с маком за пятнадцать копеек? У меня останется… Это будет… восемьсот тридцать шесть рублей пятьдесят восемь копеек… Ой-ей-ей… А если не покупать булочку, то опять станет восемьсот тридцать шесть рублей семьдесят три копеечки… Интересно, интересно… Надо подумать… Не знаю даже, покупать мне булочку или не стоит…?

Зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Секретарь-референт Корольков у телефона.

— Григорий Леонтьевич, срочно передайте товарищу А., что товарищ Сталин ждет его. Пусть летит пулей.

— Товарищ А., — обратился я. — Товарищ Сталин ждет вас.

— Сейчас, сейчас, — запричитал товарищ А… — Только денежки соберу.

Раздался характерный звук укатывающейся монеты.

— Куда это ты, милый, — гаркнул товарищ А… — Ну-ка, на место!

Но пятачок не послушался товарища А… Пришлось ему залезать под стол и проводить масштабную операцию по отысканию беглеца. Его зад торчал над стульями, как поплавок в пруду.

— Нету пятачка, — причитал он. — Нигде нету. Вот беда!

Еще раз зазвонил телефон. Товарищ Сталин интересовался, почему товарищ А. заставляет ждать руководство страны.

— Передайте, что я занят и прийти не могу, — заорал товарищ А. — Не могу я прийти, понятно!

Товарищ А. честно исползал весь свой кабинет. Он не пропустил ни единого сантиметра и, к своему ужасу, осознал, что пятачок закатился под сейф.

Казалось, что товарищ А. побежден. И вдруг, побелевший от расстройства большевик, издал тихий неблагозвучный для моих ушей секретаря-референта звук и ринулся на сейф… Как замечательно, что я никогда до сих пор не посягал на пятачки товарища А… Полученный урок я запомню на всю жизнь — не выхватывай пятачков у товарища А. и останешься жив. Миг, и вот — пятачок найден и освобожден. Я с опаской заглянул в лицо товарищу А., но буря осталась позади, теперь я знаю, как выглядит облегчение вблизи.

— Меня ждут, Григорий, поспешу. А ты меня здесь подожди, — с этими словами окончательно повеселевший товарищ А. бросился вон из кабинета.

Я устроился удобнее, неясно было, сколько продлится ожидание.

* * *

— Начинаем, — прошептал товарищ А., вернувшись ровно через пять минут. — Начинаем.

Не представляю, как можно за столь короткое время так возбудиться. Смотреть на него было просто больно: выпученные глаза, красные полосы на щеках, подозрительно похожие на следы ногтей, припухлость в районе скулы, не удивлюсь, если выяснится, что его били.