К. Медведевич - Ястреб халифа

Тарик поднял голову и внимательно посмотрел на халифа:

— В таком случае — прощай, Аммар. Прощай… — и добавил что-то непонятно-певучее, видно, на своем родном языке. — Ты исполнишь мое последнее желание?

— Говори, — мрачно отозвался повелитель верующих.

И снова прислушался к чему-то слышному ему одному. И тут же его лицо исказилось гневом:

— Да как ты смеешь?..

— Мой господин?..

Ее голос звучал, как пение флейты. Помолчав, Аммар ибн Амир вздохнул и сказал:

— Дозволено.

И махнул рукой, позволяя нерегилю подняться с колен и покинуть зал.

Оседающие на толстых зеленых листьях капли тяжело падали в воду пруда. Магнолии готовились распустить свои огромные, желтовато-белые цветы. Фонтан бил невысокой мелодичной струйкой, ветерок сносил и распылял ее. Влага оседала на кожистой зелени листьев и, капля за каплей, ударялась о темную вечернюю воду.

В то и дело расходящемся крохотными кругами — кап, кап, кап, — зеркале их фигуры отражались на удивление четко. Айша шевельнулась, и переливы затканной золотом прозрачной вуали на ее лице замерцали — и в зыбком сумеречном воздухе, и на гладкой воде. Она видела, как нерегиль склонил голову за ее плечом, — и вода тут же разошлась мелкой рябью. Кап, кап, — и еще одна тяжелая прозрачная горошина сорвалась в воду прямо перед ее лицом.

— Я благодарна тебе, Тарег.

— Я лишь исполнил свой долг.

— Ты рисковал жизнью, ослушавшись приказа.

— Я не мог поступить иначе, — откликнулся голос нерегиля. — Тот человек, даже если бы я привез его сюда, и он бы выполнил все просьбы Аммара… он бы все равно не остановился и преследовал бы тебя дальше.

— Преследовал нас, — мягко поправила Айша.

— Вас, — согласился нерегиль.

И она почувствовала его взгляд — прямо там. Резко обернувшись, она встретилась с ним глазами:

— Как?.. впрочем, ты можешь мне сказать — кто это?

— Мальчик, — неожиданно улыбнулся Тарег.

Улыбка показалась ей смущенной и странно печальной.

— Я хотела сказать, меня и Аммара, — быстро отвернувшись, проговорила Айша.

В разбиваемой каплями воде отразилось, как он хмурится. На той стороне пруда невольницы зажигали лампы.

— Прощаясь, ты что-то сказал на своем родном наречии… Что значит это слово?

— На моем родном языке это значит «прощай».

— Скажи мне правду, Тарег.

В темной воде их лица обводило странное свечение. Он отвернулся.

— Прошу тебя?..

— Это значит "навсегда прощай". Так мы говорим тем, кто уходит на призрачном корабле за Море Сумерек.

— Сколько нам осталось?..

— Не знаю. Знаю лишь, что сегодня видел его в последний раз.

Ветви качнул ветер, и капли забарабанили одна за другой — по воде, по ее покрывалу, по прикрытым тонким шелком рукам. Она вздрогнгула от неожиданного прикосновения холодной воды.

— Ты и… твой сын… вы всегда можете рассчитывать на мою защиту. Я просил о встрече с тобой, чтобы сказать именно это. Если я тебе понадоблюсь — скажи «приди». И я все оставлю и приду.

Вздрагивая под холодной капелью, Айша развернулась и медленно подняла покрывало, скрывавшее ее лицо:

— У твоего народа… как принято женщине выказывать благодарность воину?

Светящиеся серые глаза изумленно расширились.

— Разве вы, нерегили, не знаете толк в вежестве? — Айша улыбнулась, наблюдая его смущение и растерянность.

Наконец, он решился:

— Дама позволяет рыцарю преклонить колени и поцеловать ее руку.

Это он сказал по-аураннски, но Айша поняла. И звонко рассмеялась:

— Поцеловать руку?

И взмахнула унизанными сапфирами пальцами:

— Преклони же колени, воин.

Дождавшись, когда его лицо окажется совсем рядом с ее ладонью, она легонько приподняла руку — странный жест давался ей с трудом. А он мягко взял ее руку в свою и прикоснулся к нежной коже губами. Айша вздрогнула и отдернула ладонь. И быстро прикрыла лицо покрывалом.

— Иди.

Он молча склонил голову, поднялся с колен — и мгновенно исчез в зелени сада.

весна

409 год аята,

джунгарские степи

Им говорили, что имя этому городу — джунгары называли это городом — Алашань. Высокие, в шесть человеческих ростов, стены из замешанного на тростнике глиняного раствора, окружали продуваемое и пропыленное месиво таких же саманных построек — джунгары называли это домами. Низенькие, с сарай для ишака высотой, они лепились друг к другу среди непролазной грязи осенних дождей и удушающей летней пыли: соломенные навесы, разносимые ветром среди хлипких саксаульных столбиков, поддерживающих убогие крыши над внутренними двориками, переулки, теряющиеся между глухими заборами-дувалами, бредущие среди свистящего желтого песка замотанные в тряпье фигуры.

Крохотная башенка альминара торчала одиноким пальцем, вопросительно уткнувшимся в небо. Ойраты принимали веру целыми кочевьями, и по пятницам глину и песок между серо-коричневыми стенами, кое-как сложенными из необожженного кирпича, месили ревущие верблюды и мохнатые лошади. Араган-хан ставил свою юрту прямо в пустом прямоугольнике между стенами маленькой масджид и крепости, остальные разбивали становища в ложбинах за городом. Завтра был праздник Жертвоприношения, и голую вымерзшую степь вокруг Алашаня утыкали грязные пупырышки юрт и колотящиеся на пронизывающем ветру тряпки на вбитых в землю копьях — джунгары называли это знаменами.

— Дорогу, дорогу воинам халифа, сыны праха! — дождь развез грязь под копытами в глубокое глиняное тесто, кони оскальзывались на разъезжающихся ногах, до смерти усталые ханаттани лениво шлепали плетками.

Здоровенный верблюд, лежавший поперек узкого прохода между стеной мелкой кирпичной кладки и растрескавшимся дувалом, замотал мохнатыми горбами и, вздергивая губастой головой, вихлясто поднялся на ноги. Его нещадно били хворостинами мальцы в стеганых грязных штанах и драных дерюжных халатах, перетянутых соломой. Верблюд натужно заревел. Саид услышал, как сзади ржут и бьют в стену копытами запнувшиеся кони. Засада?.. Вдаль по узкому топкому проходу плелись, оскальзываясь босыми ногами, похожие на тюки женщины — на края покрывал налипла грязь и они тяжело волочились в раскисшей глине, дети верещали, цепляясь за подолы и рукава. Верблюд, косо переставляя голенастые длинные ножищи, капая со слипшегося в клочья шерсти мохнатого брюха, дал себя увести в соседний двор — там уже орали и слышались удары плети и детский визг.

— Дорогу, твари, дорогу! — рявкнул Саид, и дал шенкелей.

Волочащие свои выводки бабы визжали и облепляли стены, пластаясь на кирпиче, пока хатаннани рысили мимо, — задевая стременами плечи и головы, постегивая по робко протягивающимся рукам: подай, хороший господин, подай во имя Всевышнего. Мелькали смуглые грязные лица, до носа замотанные серым тряпьем, дети визжали, то ли от стаха, то ли от восторга — тусклое степное солнце пускало зайчики от длинных лезвий копий и дротиков, играло на верхушках обмотанных чалмами шлемов, серебряных украшениях кожаных панцирей и воротах кольчуг.