К. Медведевич - Ястреб халифа

— Но учти, вазир, я соглашаюсь лишь с одним условием, — вдруг прозвучало из-за занавески.

— Да, моя госпожа?…

— Никаких зверинцев. Я не позволю унижать его.

— Ох, простите, тогда я говорил лишь метафорически, толпа переврала мои слова…

— Ты понял меня, ибн Бакийа? Никаких клеток, никаких цепей. Наденете на него Ожерелье Сумерек и отведете в Алую башню. Яхья ибн Саид позаботится о том, чтобы закрепить на ошейнике сигилу. Двери комнаты в башне пусть опечатает заранее. Прикосновение сигилы Дауда к коже… мучительно. Возможно, Тарик будет… сердит после того, как на него наденут Ожерелье. Но что бы он ни делал — никаких цепей, никаких решеток! Ты понял меня, вазир?

— Да, моя госпожа.

С дальней стороны двора, с того берега пруда донесся стук деревянных створок и счастливый вопль:

— Мама! Мама! А я съел все ягодки!

Мимо стриженых зеленых туек вдоль бортика пруда несся маленький золотой метеор:

— Мама! А я выиграл в фияль!

Проскочив мимо вазира и едва не опрокинув столик с ларцом для печати, Фахр ад-Даула ибн Аммар ввинтился в щель между колонной арки и парчовой ширмой и бросился в объятия матери, чуть не повалив Айшу на ковер.

— Мама, поцелуй меня! А когда папа вернется? Он обещал меня свозить на охоту!

Из-за занавески раздался чмокающий звук. И голос Айши:

— Оботри лоб, дитя мое. Нет, не надо утираться рукавом, вот тебе платок. Теперь дай сюда ручку. Бери калам. Вот так. И пиши свое имя. Как я тебя учила? Умница. Все, теперь беги играй дальше!

— Мам, а зеленые ягодки можно есть?

— Можно, дитя мое. Иди играй, Фахр.

Золотой солнечный зайчик снова выметнулся из-за за ширмы и исчез из поля зрения в мгновение ока. Мухаммад ибн Бакийа улыбнулся:

— Воистину, в этом возрасте они не ходят, а бегают, маленькие непоседы!

У него у самого подрастали двое сыновей этого возраста.

Меж тем, золотой поднос со свернутым свитком выехал из-под занавеса. Вазир бережно развернул драгоценную бумагу-киртас и кивнул старшему катибу. Тот поклонился ларцу с государственной печатью и открыл черную гладкую крышечку.

Квадратная каменная печать Аш-Шарийа увесисто опустилась на желтую бумагу фирмана.

десять дней спустя

…- Да как вы смеете врываться в харим!.. Сюда нет доступа! Госпожа не призывала вас!..

Струи бесконечных фонтанчиков во Дворике канала безмятежно звенели, пеня крохотными водопадиками середину прозрачного длинного и узкого пруда. Задевая ножнами розовые кусты и звеня пластинами панцирей, вдоль бортика молча шагали воины. Сальма с двумя другими невольницами металась и отступала, продолжая упрямо пронзительно голосить:

— Да кто вы такие! Господин ибн Омар, видит Всевышний, вы поступаете скверно!

Хашайр ибн Омар ибн Умейя кивнул гуляму. Тот схватил кричащую бабу за запястье и наомашь хлестнул по лицу. И резко оттолкнул на желтые плиты пола. Яркий зеленый шелк с золотым шитьем невесомо взлетел и опустился на ветви жимолости. Сальма лежала на спине и, в ужасе раскрыв глаза, закрывала текущий кровью нос рукавом. Она пыталась отползти с дороги, а воины перешагивали через ее туфли, наступали на выбившееся из-под хиджаба нижнее желтое платье. Больше она не кричала. Две другие невольницы при звуке оплеухи завизжали и газелями помчались к аркам Младшего дворца.

— Найдите мальчишку! — коротко бросил Хашайр Тарифу-тысячнику. — Тому, кто принесет мне его живым в мешке, я отдам сестричку.

— Ненадолго, — усмехнулся шедший рядом Сулайман.

— Пока меня не провозгласят халифом. Потом нам придется избавить ее от позора, — улыбнулся Хашайр, и оба брата расхохотались.

Ухмыляясь и подергивая усы, гулямы стали споро, не сбавляя шага, расходиться и просачиваться в длинное строение Дворца Канала. Из распахнутых среди затягивающего стены плюща окон стали доноситься крики и звук ударов. И женский плач. В одном из многочисленных дверных проемов показался звенящий кольчугой гулям — тюрок с рычанием рвал платье на визжащей женщине.

— Эй, полегче! — прикрикнул Хашайр, и раб дал женщине плюху и выкинул ее на траву сада. — Развлекаться мы будем позже, сейчас к делу! Все эти бабы ваши, дайте мне только найти гаденыша!

Вопли слышались уже из-под внутренних, в форме подковы, арок Младшего дворца. В открытой верхней галерее, над деревянными перилами балкона заметались яркие ткани, послышались грубые окрики и шлепающие звуки пощечин. Бабы визжали и бегали между позванивающими железом тюрками. Сулайман за его плечом хмыкнул и показал наверх и направо: над перилами мелькнули чалмы двух гулямов — они волокли во внутренние помещения отбивающуюся и верещащую девку в дорогих шелках. Хорошо, что в белых стенах дворца мало окон, подумалось Хашайру, там сейчас будет жарко…

Во внешней галерее они свернули сразу направо — в переход во Двор Госпожи.

Там уже стало жарче некуда: под растущей за Двойным прудом вишней уже кого-то раскладывали, держа за руки и за ноги. Оглядывая кипящий криками двор, Хашайр ухмыльнулся: он же говорил — полсотни гулямов хватит, чтобы взять Баб-аль-Захаб и Йан-нат-аль-Ариф. Харим остался беззащитным — гвардейцы Сардара ибн Масуди покинули свои посты по приказу главного вазира.

С громким хохотом тюрки принялись кидать в пруд визжащих и отбивающихся женщин — те выныривали и поднимались на ноги в мокрых облепляющих одеждах, солдаты дергали их за свивающиеся влажными жгутами покрывала и выволакивали обратно, лапая и раздирая платья.

— Господин, мы ее нашли!

— Слава Всевышнему, — пробормотал Хашайр и обернулся на голос.

Ну молодцы: Сарбаз и Хайдар волокли за локти яростно бьющуюся Айшу. Покрывало на ее голове сбилось до самого затылка, косы рассыпались и растрепались, края хиджаба разошлись, так что вырез нижнего платья раскрылся до самой ложбинки между белых-белых грудей. Гулямы подтащили извивающуюся женщину к ступеням, над которыми стояли братья, заломили ей руки и поставили на колени. Айша подарила Хашайра с Сулайманом страшным сухим взглядом: тяжело дыша, она висела в руках солдат, — но головы не опустила.

— Ууу, ведьма, — пробормотал Сулайман и спустился вниз по лестнице.

Подошел к поводящей грудями бабе и с размаху залепил ей пощечину:

— Ссука, с Аббасидом спуталась. Где он?

Капающая носом Айша плюнула ему под ноги.

— Где мальчишка, я спрашиваю?

Молчание.

Хашайр мягко проговорил:

— Сестренка, ты сама виновата — орешь, отбиваешься, поносишь славных Умейядских воинов на чем свет стоит. Я же предлагал — приезжай в Исбилью по хорошему. Нет, ты уперлась. Ну вот мы за вами и приехали, а что нам делать, сама-то посуди. Говори, где мальчик. Мы не тронем ни тебя, ни его.

Она запрокинула остроухую голову — и расхохоталась. Страшным, каркающим, сухим ведьминым смехом. А ведь шейх аль-Хафиз прав — придется ее сжечь. Хватило нам уже одной мертвой мстящей бабы. Сжечь всего надежнее, надежнее всякой сигилы на надгробии, говорили дервиши. А потом развеять прах в горах.