К. Медведевич - Ястреб халифа

Нижний пояс укреплений выдвигал в сады предместий тяжелые кубы опорных башен. К ним примыкали башенки повыше и постройнее, увенчанные треугольными крышами. В них глаз еще мог различить черные узкие прорези — ворота Куртубы не отличались шириной. Рассказывали, что навьюченный верблюд может пройти лишь в пять из восьми ворот города: в трое из четырех, ведущих в рабат, и в двое из трех, что открывали путь в медину. Ну а в Верхний двор и подавно не вел ни один проход нужной ширины и высоты, так что купцам приходилось развьючивать верблюдов в караван-сараях у стен рабата и везти товары во дворцы верхних кварталов на ишаках и мулах.

Воистину, тот, кто озаботился устройством кладбища на этом пологом, поросшем кипарисами склоне тоже был очарован открывающимся с холма видом. Впрочем, к закату кладбище опустело: среди покосившихся и стоявших прямо узких тесаных камней, отмечающих могилы, не видать было ни души. Сторож ушел в свой домик у кладбищенской стены, и развел там огонь в очаге — над серой глинобитной стеной уже поднимался дымок.

А на кладбище стремительно опускалась ночь: длинные тени кипарисов сливались с темнотой в ложбинах между могилами, и только белые длинные камни надгробий и обветренные стены мазаров с повыбитой непогодой резьбой и облупившимися изразцами светлели в сумерках.

Когда темнота окончательно затопила склон холма, и единственными огнями на курухи и курухи вокруг остались лишь точки желтого света на холме Куртубы — смотрители уже зажгли фонари и лампы на улицах, — от стены низенького мазара отделилось несколько теней. Еще несколько теней поднялось из чернильной тени под кипарисовой аллеей. И потом кто-то отворил скрипучую деревянную дверь ушедшего в землю заброшенного склепа — и тоже вышел наружу.

И тут на тропинке, идущей от нижних ворот кладбища, послышались шаркающие шаги. Кто-то поднимался по склону между могильных памятников, постукивая дорожным посохом о камни и напевая:

— Я обратился к ветру: "Почему ты служишь Дауду?"

Он сказал: "Потому что имя Али

Выгравировано на его печати".

"Клянусь солнцем" — такова история лица Али;

"Клянусь ночью" — такова метафора волос Али.

По тропинке между могилами шел человек в остроконечном колпаке верблюжьей шерсти — и даже в темноте ночи белел платок, обвязанный вокруг этой шапки. У пояса человека болтались, стукаясь боками и позванивая, медные чашка и кувшин для омовения. А за спиной он нес сумку, из которой торчал свернутый молитвенный коврик. Конечно, это был странствующий дервиш.

Из-за ближайшей колонны-памятника поднялась высокая стройная тень — и заступила дорогу дервишу:

— Кого это несет на честное кладбище с дурацкими нескладными попевками?

А тот сложил ладони у груди и склонился в низком поклоне:

— Приветствую тебя, о элмер-аль-Самар. Да продлит Всевышний твою жизнь на тысячи и тысячи лет!

— Какой я тебе принц Сумерек, о дервиш? Лесть не к лицу суфию, — фыркнула тень в ответ.

Дервиш скорбно вздохнул:

— Приходится работать день и ночь, Чтобы вспахать и очистить поле души.

— Начина-ается, — сердито протянула тень. — Сейчас мы услышим много разной белиберды, перемежаемой бесконечными упоминаниями Имени. Поистине вы, смертные, — отвратительны. Как у вас язык не отсохнет — а он метет у вас, как поганое помело.

— Покаяние — это странная лошадь; Она допрыгивает до небес одним движением С самого низкого места, — смиренно ответил дервиш и снова поклонился.

— Еще один бейт с плохой рифмой — получишь копьем в грудь, — мрачно предупредил дервиша Тарик — ибо это был, конечно же, он.

И рявкнул:

— Ну-ка говори враз, что те надо!

— О элмер-аль-Самар, ты почувствовал самую сердцевину моих мыслей…

Нерегиль зашипел от злости, и дервиш вздохнул и сказал:

— О Тарик! Я хочу предложить тебе и твоим спутникам помощь!

— Как ты узнал о нас, почтеннейший?

Голос женщины звучал мягко и успокаивающе. Дервиш поклонился выросшей рядом с Тариком второй тени, от которой исходил аромат амбры и слышался тихий шелест шелков. Нерегиль вдруг вскинул левую руку, выставив вперед ладонь:

— Назад!

— Отойди, Майеса, — тем же мягким голосом приказала женщина.

Дервиш не обернулся. А если бы обернулся, то увидел, как втягивает длинные изогнутые когти стоявшая за его спиной девушка. Через мгновение ноготки на тонкой белой ручке приняли обычный вид, и девушка убрала ладошку от шеи дервиша.

— Некоторые из моих спутников очень нетерпеливы. И тоже не любят поэзию суфиев, — мрачно заметил Тарик. И не менее мрачно добавил: — Тебе был задан вопрос, человек. Повторить?..

— Не надо беспоиться, сейид, — поклонился дервиш. — Благородный Кассим аль-Джунайд обзавелся множеством врагов — но и множеством друзей. У него много преданных муридов, знающих, как пользоваться талисманами и зеркалом воды. Госпожа горит мстительной яростью, огонь ее гнева виден издалека.

— Покажи, — спокойно сказала женщина.

И протянула тонкую белую руку. Дервиш покопался за пазухой и вложил в светящуюся лодочку ее ладони одинокую некрупную жемчужину.

— Прости своего супруга, о госпожа, — вздохнул дервиш и поклонился — в который раз. — Но шейх предчувствовал неладное, и прежде чем отправиться на встречу с Бени Умейя, распустил твое ожерелье. Мне досталась эта жемчужина.

Ладошка женщины задрожала. Тамийа-хима благословляла ночной мрак — потому что по ее щекам неудержимо покатились слезы. А дервиш взял ее ладонь в свою — грубую и мозолистую — и сомкнул ее пальцы над жемчужиной.

— В Куртубу ведут восемь ворот, и над каждыми — печать Али. Господин и госпожа, конечно, найдут способ проскользнуть под защитной надписью, но площадь правосудия находится в верхнем городе, перед дворцом, за восьмыми воротами. Нам хорошо бы там появиться к третьему призыву на молитву. Завтра пятница, но эти грешники отказались соблюсти праздничный день и выказать милосердие.

— Почему ты нам помогаешь? — резко спросил Тарик.

— Аль-Джунайд — мой шейх. Я обязан ему послушанием.

— Почему ты нам помогаешь? — в голосе нерегиля зазвучала угроза.

— Шейх многому научил меня — и научит еще большему, если не погибнет от руки палача.

— Почему ты нам помогаешь? — Тарик положил руку на рукоять меча.

Дервиш вздохнул.

— Я же сказал. Они — грешники.

Женщина тихо выдохнула и чуть наклонилась вперед.

— Они — грешники, — мрачно повторил дервиш. — Грешники и потомки грешников. И убийц. Пока пролитая ими кровь вопиет к небесам, Ар-Русафа будет заливаться кровью.

— Так ты все знаешь, — прошелестела женщина.

— Да. Поэтому я проведу вас в город и покажу на людей, которые откроют вам двери хранилища рукописей Бени Умейя. Прошло триста лет, но мы найдем запись о том, где они похоронили твою сестру, о Тамийа-хима.