К. Медведевич - Ястреб халифа

Их обоюдным мучениям положил конец счастливый случай: невольник прошел по двору башни с корзиной, полной свежих ароматных лепешек-чуреков, и Тарег чуть не выпал из окна, пытаясь унюхать, чем так вкусно пахнет. И умудрился съесть все содержимое корзины безо всяких последствий для желудка.

Через неделю нерегиль оклемался окончательно, даже поел немного жареного мяса — и привел себя в порядок.

Так что когда дверь комнаты открылась, и в нее вошел Аммар, глазам халифа Аль-Шарийа предстало вполне пристойное зрелище: опальный командующий сидел на подушке за низеньким столиком для письма — и занимался каллиграфией.

Увидев на пороге своего повелителя, Тарик отложил в сторону калам, развернулся к дверям и поклонился, коснувшись лбом ковра.

— Поднимись, — мрачно разрешил Аммар.

Самийа выпрямился. Его лицо оставалось соверешенно непроницаемым. Видимо, это-то и разозлило Аммара больше всего. И хотя он, поднимаясь на башню, давал себе слово считать бывшее небывшим и не поминать то страшное событие в масджид, при виде невозмутимого лица сумеречника Аммара снова разобрало, и не на шутку:

— Мне вот что интересно: ты это когда все задумал? Когда тебя встречали в Фейсале? Да-да, все тогда прыгали от радости на стенах и бежали тебя встречать к воротам… Или когда приходили и клали к порогу твоего дома стихи с благодарностями и цветы?.. Знаешь, о чем я больше всего жалею? Что я бежал и прыгал тогда вместе со всеми. Я поверил, что Аш-Шарийа стала твоей страной, что наша земля тебе дорога!

— Я не нарушал Договор. Тебе не в чем меня упрекнуть, — бесцветным голосом откликнулся сумеречник.

— Ты действительно чудовище, — с горечью проговорил Аммар. — Воистину, чудовище бесполезно упрекать в чем бы то ни было — оно же чудовище. Что с него взять…

Тарик молчал с тем же отрешенно-невозмутимым видом.

Это отрезвило Аммара. Халифу не пристало осыпать упреками слугу, подумал он и взял себя в руки. Упреки — для равных. С нерегилем нужно разговаривать языком приказов — и он, Аммар, сам виноват в том, что предположил нечто иное.

Халиф Аш-Шарийа сел на услужливо поданную невольником подушку.

— Зачем тебе хранилище рукописей и замурованная комната? — резко спросил он самийа.

Тот лишь пожал плечами.

— Пока не дашь мне ответа, никуда не попадешь, — отрезал Аммар. И добавил: — Твоих дружков — и бабу, и ее отступника-мужа, и всю их мерзкую кодлу, я поймаю и доделаю то, что не доделал Абд-аль-Вахид.

Лицо Тарика потемнело от гнева:

— Только попробуй.

— Ты забываешься, самийа, — в голосе халифа зазвучала угроза. — Тебе хорошо бы помнить, что ты полностью в моей власти. Я могу запереть тебя не в башне. А где-нибудь в более неприятном месте. Там, где тебя научат вежливо разговаривать с господином.

— Ты можешь запереть меня где угодно, — процедил нерегиль, — но и ты не забудь: аураннцы исполняли мой приказ и я за них в ответе. Джунайд тоже находится под моим покровительством. Угрожая их жизням, ты бесчестишь меня и данное мной слово. Ты нарушаешь Договор, Аммар!

Нерегиль выдохнул это с такой угрозой, что Аммар отшатнулся. Однако отступать было не в его правилах:

— Они осквернили дом Всевышнего, и должны понести наказание.

— Ничего они не оскверняли, — неожиданно устало проговорил нерегиль. — Во всяком случае, намеренно. Они не считают масджид священным местом — для них это было всего лишь здание, где укрылись враги, и куда нужно было проникнуть.

— Как вы попали в город?

— Через ворота, — с явной издевкой ответил Тарик.

— Как вы прошли под печатью Али? — Аммар решил не попадаться больше на этот крючок — пусть себе язвит, раз душа просит.

— Также, как мы прошли в масджид, — пожал плечами нерегиль. — Волей судьбы.

Аммару рассказали, что выкрикивал самийа прежде чем разрушить печати. Ну что ж, ответ как ответ. В конце концов, жители Куртубы действительно взбунтовались против повелителя верующих — с чего их должна защищать печать Благословенного?

— Зачем тебе хранилище рукописей и замурованная комната?

— Обещай мне, что не прикажешь предать их смерти, — твердо сказал Тарик.

Аммар помедлил, но кивнул:

— Обещаю.

— Обещай, что твои слуги не поднимут руки на Тамийа-хима, ни ее мужа, ни кого-либо из ее свиты или воинов, — прищурился Тарик. — Обещай, что они не пострадают.

Аммар плюнул с досады — хитрая зараза, все понимает. Впрочем, кого он желал обхитрить? Существо, которое старше, чем человеческий род? И с одобрительной улыбкой махнул рукой:

— Ладно, обещаю.

— Мне нужно узнать, что случилось в этой комнате до того, как ее замуровали.

— А что в ней могло случиться? — у Аммара как-то нехорошо засосало под ложечкой.

— Ничего хорошего, если в нее решили больше не заходить, — усмехнулся Тарик.

— Что ты об этом знаешь?

— Мне нужно попасть в хранилище рукописей и расспросить старшего катиба.

— Не зли меня, нерегиль.

— Я ищу одну могилу.

Тут Аммар понял: зря он стал расспрашивать про все это дело — лучше было бы промолчать, тогда бы не пришлось узнавать то, что собирался ему сказать нерегиль. А в том, что он собирался сказать нечто очень неприятное, Аммар уже не сомневался.

— Чью… могилу?

— Женщины. Женщины-самийа, которую захватил в аураннском походе Сахль аль-Аттаби ибн Умейя. Ее звали Амайя-хима. Княгиня Тамийа-хима — ее сестра.

— Так она на самом деле существовала? Волшебная супруга Сахля ибн Умейя? — тихо спросил Аммар, уже догадываясь, что не все сказки говорят правду. Некоторые лгут, особенно в конце.

— О да, — жутковато улыбнувшись, ответил Тарик. — Она существовала. Иначе как бы у этого славного мужа получилось держать ее в заточении, насиловать и в конце концов замучить до смерти?

Смерив взглядом оцепеневшего Аммара, Тарик заметил:

— Очень странно, что ашшаритам об этом ничего не известно. Вам стоило бы поинтересоваться, почему аураннцы — только одного, заметь, клана — вот уже триста лет так упорно с вами враждуют. И почему они, атакуя, кричат "Амайа жива и ждет вас!"

— Так она что, жива?! — оцепенение слетело с Аммара.

— Это значит, что она не отомщена, — поправил его Тарик. — И ее могила заброшена — а духи аль-самийа очень не любят, когда так происходит. Пообещай мне, кстати, что когда все-таки соберешься и отрубишь мне голову, потом будешь приходить к моему надгробию с хлебушком и винишком. Айран не носи, я его терпеть не могу.

— Хватит ерничать, — с сердцем сказал Аммар. — Мне не до шуток. Так эта аураннская княгиня, жена Джунайда — мстит? Мстит Умейядам?

— О, по законам Сумерек это никакое не мщение, — Тарик снова улыбнулся, еще страшнее прежнего. — Если бы она мстила, как положено, она должна была бы вытащить из-за дверей Прощения всех умейядских баб, посадить их в клетку, отдавать на потеху мужчинам, да, кстати, забыл — забрать у них детей, но время от времени приводить их к клетке повидаться с мамой. Ну и еще время от времени колотить их и, в конце концов, наскучив забавой, позабыть про них на несколько месяцев. А потом где-нибудь зарыть — подальше, чтобы могилка глаз не мозолила. Вот это, Аммар, было бы мщение — настоящее мщение, которым по законам Сумерек положено рассчитываться с врагом. По меркам Ауранна, Тамийа-хима — просто посвященная в храме богини милосердия.