Юлия Иванова - Дремучие двери. Том II

— Вся квартира на ушах, а ведь были нормальными детьми, — сокрушался он, — Дёрганые, бесноватые, одни бритые, другие — патлатые. Те и другие — немытые, что-то у них вечно бухает, музыкой этой пытать только. В компьютере монстры скачут, по видаку коллективно трахаются, мобильники пищат — всё какие-то разборки, меж собой изъясняются многоэтажным, как дворник Кузя из анекдота. Девки костлявые, полуголые, с ногтями до колен. Шабаш, одним словом.

Возможно, и Иоанне предстояло скоро встретиться с совсем чужими, скандально-истеричными, неподконтрольными внуками, уже что-то нюхающими, глотающими и курящими, с их непонятными словечками, компьютерными играми. Две дёрганые кривляющиеся маски, под которыми прячется неизвестно что…

А пока, она у трапа самолёта гладила восковое лицо Дениса, преодолевая щемящую до слез жалость бодрой улыбкой — ничего, теперь всё будет хорошо, ты дома, выкарабкаемся… Он вежливо и мужественно играл в эту игру, позволяя с собой делать, что угодно. Как шкурка, из которой вынули плоть и душу — шейте шапку, воротник, только чтоб не было слишком больно…

Он был ещё в другом измерении — Пушкинский Скупой, жизнелюб-трудоголик, отбросивший ключи от ставшего вдруг ненужным сундука. Уже потом, в Златогорье, он поверит в своё выздоровление, — не так, будто болезнь была нелепостью, аномалией, и теперь всё в порядке — Денис поверит, как во временную аномалию, именно в выздоровление, в некое отпущенное ему Небом время. Он вернётся к своему сундуку, к его содержимому, и скурпулёзно, в отчаянии начнёт в нем копаться, понимая, что единственной его ценностью может стать лишь нечто, чего нельзя растащить и растратить, когда из ослабевших пальцев выпадут ключи.

Не на горе и слезы обобранных ближних обменять жизнь, не на шоколадные обертки и пустые бутылки из-под шампанского и стоптанную «саламандру», а на нечто, о чём Пушкин… Когда он начал выздоравливать, они часто вспоминали это языческое: «Нет, весь я не умру… доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит»… А далее уже совсем по-советски: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства ДОБРЫЕ я лирой пробуждал, что в мой жестокий век восславил я СВОБОДУ и милость к падшим призывал». Пиит… народ… То есть «в памяти людей» — как это по-советски!.. И, наконец, финальное. То, что надо. Из этики христианской:

«Веленью Божию, о муза, будь послушна»… То, что выбрасывали из школьных учебников. Сундук, наполненный нетленным. «Исполнись Волею Моей»!.. Приходя в себя от потрясения и осознав банальную истину, что подлинное наше пребывание — там, по ту сторону, обострённо чувствуя себя подвешенным на тонкой нити над бездной, нити, которая рано или поздно неизбежно оборвётся, он в этом непривычном состоянии вновь и вновь прислушивался к себе — не взорвётся ли снова внутри оказывается такой хрупкий и отнюдь не вечный двигатель его жизни, разбиваясь на десятки осколков, нещадно ранящих корчащуюся в муках плоть?

Потом, уже встав на ноги и прогуливаясь с ней по дорожкам Златогорья, шагая осторожно, с палочкой, чтобы не оступиться, он будет снова и снова вспоминать отнюдь не последнюю свою забугорную ленту, в судьбе которой Айрис благородно приняла самое активное участие. Взяв на себя рекламу, необходимые формальности, документацию, презентации и контракты, нажимая на нужные кнопки, нужных людей в своем родном забугорье и практически освободив больного от всех хлопот о судьбе последней ленты, к которой Денис испытывал стойкую аллергию. Видимо, сказывалось предынфарктное состояние, в котором он был вынужден в смертельной гонке ее заканчивать. Нет, Денис вспоминал, как итог, их совместные ленты, особенно совковый сериал с Антоном-Кольчугиным… Кто же он всё-таки был, сотворенный ими советский супермен, борец против вируса распада, зарождающегося в недрах системы, — ведь он был первым изанином! Коммунистом-изанином. Себе — хлеб насущный, лишь самое необходимое. Все сверхсилы и сверхталанты — «борьбе за освобождение человечества», как сказал бы «красный мученик» Николай Островский. Освобождение от заразы вампиризма. Ради права жить ДЛЯ спасения других, а не ЗА СЧЁТ других.

Чтобы ободрить Дениса, Иоанна провела своеобразный курс психотерапии. По ящику как раз показали в очередной раз их сериал, и она по горячим следам организовала встречу со зрителями в златогорском клубе, пригласив жителей окрестных посёлков. Встречу с Денисом и ещё кроме неё кое с кем из съёмочной группы, кого удалось раскопать. Антона в Москве не было — где-то мотался, как все, делал свой бизнес. Может, и к лучшему, что не было, пусть останется в памяти народной вечно юным Павкой Кольчугиным на лихом коне — мотоцикле, грозой вурдалаков, «борцом за освобождение» от их клыков и когтей. Воином с вдохновенным лицом ангела-разбойника.

Им устроили овацию. Как ни странно, было много молодёжи. Денис, ещё совсем слабый, сидел в кресле на старомодной сцене в старомодном зале заводского клуба, навевающем воспоминания о концертах их детства. Он был заметно взволнован. Иоанна тревожно погладывала в его сторону, однако надеясь в глубине души, что ему такая психологическая встряска пойдёт на пользу. Мистическая энергия народной любви — не беснование, не фанатизм идолопоклонства, а нечто совсем иное, пробужденное теми самыми «чувствами добрыми»… Именно неподдающаяся точному определению «совковость» заставляла сердца людей самых разных возрастов и социальных групп трепетать и заходиться в восторге, когда бесстрашный витязь сражался с Кощеем Бессмертным, который «над златом чахнет», и находил, наконец. Кощееву смерть. И Василиса Прекрасная, символ души Божьего народа, подавала ему руку, и они вместе выходили из ворот рушащегося Кощеева царства. И не уносили с собой ничего из призрачных сокровищ Кощеевых, бессильных заставить Василису прилепиться к его царству.

«Это даёт мне силы жить и бороться, когда вокруг столько грязи, подлости, обмана, и всё решают деньги, — зачитала учительница выдержку из сочинения девятиклассницы Нади Поповой о сериале «По чёрному следу», — в трудную минуту я ставлю видеокассету, когда Кольчугин оказывается один против целой банды. Но когда ему крикнули: «Всё, тебе крышка, нас тут тьма!» — он отвечает: «А нас — свет!». И побеждает».

Надя написала, что теперь, став изанкой, всегда повторяет эти замечательные слова, «в борьбе, когда тёмные силы уж так злобно гнетут и наезжают, что, кажется, нипочём не выдержать. Вас тьма, а нас — свет, — себе это повторяю и друзьям, это для нас как молитва», — написала Надя Попова.

Денис по-настоящему, а не вымученно улыбался, впервые за дни болезни, словно он сам был Надей Поповой, которую похвалила учительница…