Владимир Булат - Лишь бы не было войны!

тринадцати-четырнадцати, было восхищением женственностью. Меня не интересовали

девушки, к которым относится сонет Петрарки "Есть существа с таким надменным

взором". Нет, меня привлекали несовершеннолетние существа, чья юность не

исчезала десятилетиями. Не так давно, изучая творчество русского

писателя-эмигранта Владимира Набокова, подметил у него те же склонности. Еще в

5-6 классах школы у нас сформировалась компания (на ее основе я и создавал

вышеназванную "партию"), и девушки, дружившие с нами, по какому-то негласному

правилу вполне соответствовали такому фюрнаме. Зимы сменялись веснами, у нас

ломались голоса, мы дарили друг другу на день рождения электробритвы и

"серьезные" книги. Менялись и наши девушки, все более и более удаляюсь от столь

милого феминизму детского равенства. Я часто влюблялся, но, как правило,

безуспешно, хотя сейчас, в начале моей семейной жизни, годы юности

представляются мне вовсе не такими бесплодными, как могло казаться там, на месте

действия.

Представьте себе сияющий фюрерсветер, эдак в конце мая, когда китель школьной

формы выглядит сибирской шубой, а идущие к концу занятия в школе представляются

лишь досадной помехой игре в теннис, перемигиванию с одноклассницами и

наполеоновским планам в политике. Через открытое окно в жаркий класс доносится

пахучее поветрие вскопанной парной земли, пышной травы и специфический запах

зацветающего шиповника. Макс Геллер — единственный еврей на нашем пиру богов — с

грустью рассматривает девственнообнаженные (отличный германизм!) плечики

стройной Инны, которая, едва вслушиваясь в монотонно-бубнящую речь преподавателя

об употреблении точки с запятой в нераспространенных предложениях, шушукает с

Галинкой под прикрытием наших с моим соседом по парте Колей широких спин. А май

за окнами звенит трамвайным лязгом, и мечта поэтов о вечной юности не кажется

такой уж несбыточной.

А потом, когда вечер опускается на тихую улочку Героев Халхин-Гола, мы, юные и

отыгравшие несколько партий в бильярд под акомпанимент песен Карела Готта

острословы и мечтатели, отправляемся к Галинке — дегустировать только что

приготовленный ею торт со взбитыми сливками. Синь белой ночи застает меня уже

дома перед телевизором: идет фильм по мотивам геббельсовского романа "Микаэль" о

германской помощи в индустриализации СССР, а из другой комнаты доносится

разговор моей мамы по телефону об экзаменационных билетах для восьмиклассников.

А безмятежная юность кажется бесконечной.

В детстве я мечтал быть военным, а несколько позже — офицером госбезопасности.

Пятнадцать лет спустя мечты мои самым неожиданным образом реализовались: я

подыскал себе преподавание в училище МГБ, что забирает у меня четыре дня в

неделю и приносит две сотни рублей в месяц. Я нашел занятие, полностью

удовлетворяющее моим вкусам: теперь я мог влиять на общественное мнение пятисот

молодых людей (естественно, в рамках политической линии партии в наробразе),

обязанных по уставу меня выслушивать и, главное, запоминать то, что я говорю. Я

люблю разрядить "академическую" атмосферу лекции каким-нибудь анекдотом:

например, о кинике, который реагировал на обидчика не более, чем на лягнувшего

его осла, о взаимоотношениях Гегеля и Шопенгауэра, о чернильнице Лютера и т. д.

Меня обмундировали в цвет голубой ели, и накануне эффектного появления

Вальдемара-2 я получил чин младшего лейтенанта. Разумный консерватизм —

закономерный итог всех метаний юности, любых "отклонений" — подобен тому, как

Ванька-встанька неизбежно после многочисленных, как выражается мой двойник,

альтернативных наклонов принимает единственно правильное вертикальное положение.

Мир мнения, это гетто интеллигенции, лейдеяшафтен и валеннен, ибо, к примеру,

мнение об обратной стороне Луны — до известного момента! — каждый житель Земли

мог иметь свое. Но когда вид обратной стороны Луны благодаря успехам науки и

техники из области гаданий перешел в область ясного научного знания, всякий

"плюрализм" по этому вопросу нелеп. Истинный консерватизм приветствует науку,

ибо она осеняет все вещи и явления аурой истинности или ложности в последней

инстанции. Единица — ноль! — совершенно прав Маяковский; мы стоим на плечах

наших предков, стоит нам оступиться, и "распалась веков связующая нить". Этого

никогда не понять суицидным либералам, для которых торжество их сумасбродных

идей куда важнее реального народного блага, и которые, как говорится, готовы

судить народ за антинародную политику. Ужасные рассказы моего двойника

окончательно убедили меня в этом. Представляю его радость, когда он попал сюда.

Его хныканье, конечно, можно понять: в мановение ока, как говорят немцы,

оказаться в чужом мире, под чужим небом, оставив там — у себя — родных и

близких; мы — не роботы, чтобы переносить такое без стона. Но, с другой стороны,

теплый прием здесь и участие в его судьбе стольких людей должны убедить его в

преимуществе нашего общественного строя и общественных отношений, да и сам он

рассказывал, что там у них ностальгии по советским временам предаются девять из

десяти. Не скрою, что в его нынешнем положении я принимал не последнее участие:

ведь я работаю в системе МГБ, и мое мнение относительно данного казуса отчасти

было учтено начальством.

Пора спать. Завтра рано утром планерка в научной части. На часах ровно полночь,

и Виола уже сладко уснула в неровном свете фосфоресцирующего ночника.

АВЕНТЮРА СЕДЬМАЯ,

в которой я начинаю обживаться в новом мире, а Вальдемар желает развеять мое

одиночество.

Да будет благословлена природа за неуживчивость, за завистливое соперничающее

тщеславие, за ненасытную жажду обладать или господствовать! Без них все

превосходные человеческие задатки остались бы навсегда неразвитыми.

И.Кант.

5 или 6 мая я проснулся довольно рано. По вчерашней договоренности с моим

кузеном, я должен был сегодня "замещать" его в университете, и потому начал

собираться. Вальдемар еще подремывал в своей комнате, а мы с Виолой на скорую

руку завтракали на кухне. Сегодня юбилей: ровно пятьдесят лет назад Красная

Армия вступила в пределы Индии. В радиопередаче, посвященной этому событию,

процитировали Павла Когана:

И мы еще дойдем до Ганга,

И мы еще умрем в боях…

Виола собиралась в Щедринку (когда я "замещаю" Вальдемара в университете, она

предпочитает там не появляться). Вот кто действительно понес урон — моральный

урон от моего появления. Даже и не знаю, чем утешить ее.