Иван Евграшин - Стальной Лев Революции. Восток.Книга вторая

Мы с братьями даже составили семейный оркестр. Играли на гитарах, на гармониях, на скрипке, на духовых инструментах. Как начнем играть, так со всех кварталов приходили послушать. И в Заводе играли. А начальство не только не запрещало, а хвалило нас. Были у нас в Ижевске семейные струнные и духовые оркестры, а еще водила меня мать в класс рисования и сценического искусства.

При этих словах Андрон недоуменно и несколько потеряно улыбнулся. Ему рассказ Романа был в диковинку. Некоторых слов он просто не понял, как например — сценическое искусство или мандолина, но по интонациям и лицу Кузнецова было видно, что эти слова означают для калеки что-то близкое и очень родное. Переспрашивать было не с руки, и Селиванов продолжал слушать. Про себя он думал:

«Экий барчук этот Кузнецов, а тоже ему перепало».

Тем временем ижевец рассказывал дальше:

— А когда я подрос, отец отдал меня учиться в гимназию. Все мои братья выучились, все к знаниям тянулись. Учились с охотой, с желанием, а после занятий помогали отцу в его мастерской, но учеба была для нас прежде всего. Да и отец строго за нами смотрел.

— Вишь ты, ты не токмо грамотный, а еще и ученый. А в подмастерьях-то был или токмо у бати, а потом сразу на завод рабочим?

— Конечно, был. Как без этого? В двенадцать лет отец отправил меня на подработку к своему другу. Вот у него я и был в подмастерьях.

— За вихры-то таскали?

Кузнецов настолько удивился этому вопросу, что даже замолчал на некоторое время. Недоуменно пожал плечами, — Я же не ленивился, за что меня таскать?

Андрон покачал головой, — Вот у меня был знакомец один, из рабочих, так он рассказывал, что отец его привез в город, отдал в подмастерья и уехал. Краюху хлеба оставил, да гривенник. Не к другу своему, а туда где подмастерье нужон был. Если завсегда голодный, где уж тут ученье без битья-то? Вот ты про выучиться думал, а он о горбушке хлеба. Видно, паря, что не голодал ты никогда. И, слава Богу, что не голодал.

— А с чего голодать-то? Не только у нас, а почитай у всех ижевцев были свои коровы, а значит, свое молоко, своя сметана, масло. Были свиньи — мясо на столе у заводских не переводилось. За каждым домом был длинный огород. Это мать занималась и младшие дети. Всегда в подполе гора картошки, гора морквы, в бочках квасится капуста, соленые огурцы, грибы в бочатах и кадках, с лета до весны стоит в глиняных горшках перетертая с сахаром смородина и малина, банки с малиновым, крыжовниковым и земляничным вареньем, туеса и бочата с медом.

Если надо чего было, то в деревню ехали. Родичи в окрестных деревнях почти у всех были. У кого в Завьялове, Паздерах, Старых Зятцах, Чутыре, что к северу, у других Каракулине, что к югу от Завода. С деревень везли шерсть, из которой старухи вязали теплые вещи, шли овчины, кожи, домотканые холстины. Да много всего везли. У нас и лошади свои были, и телеги. У отца моего шарабан, а у деда и коляска своя была. Не то, что не голодали, а в вотякских да и русских селах, бывало, по пять-шесть лет стояли необмолоченными «быки», особым способом собранные скирды — не было нужды, некуда было ссыпать хлеб. На Ижевские пекарни и так хватало с перебором, и мука была первосортная.

На Базарной площади чего только не было — мясные ряды дымились свежатиной, в хлебных работали безменами да гирьками, отмеряя, отвешивая, торгуясь… Мука, крупы, масло коровье, масло деревянное, овощи, сыры из местных и дальних сыроделен, копчения, свежая и соленая рыба, мануфактура, кожаные и меховые изделия, деревянная точеная посуда, плетенные короба, корзины, — все продавалось, все покупалось. Э-эх!

Инвалид горестно вздохнул, — Э-эх…

— Да уж, солдатик, повезло вам. Всем бы так жить, глядишь и никакой революции не надоть.

— Где уж повезло, дядя, ничего уже и не осталось, поди. Как началась война в четырнадцатом году, так и стало все у нас меняться.

С этого момента Селиванов слушал очень внимательно. Ему действительно было интересно, что же произошло в Ижевске. Он и раньше слышал рассказы, только от воткинцев, о том, какой у них был упорядоченный мир, знающий законы жизни, веровавший в Бога. Мир, где все было отлажено, сбалансировано.

Всем миром работали и отмечали православные праздники, устраивали потешки на Пруду. Были и гостевания у родных, учеба в школах, гимназиях, чтение и посиделки на вечорках, пение душевных песен, свадьбы, рождение детей, преодоление болезней, тихое угасание отработавших свое стариков, похороны, поминки. Все было в этом мире.

Роман рассказал о том, что несколько тысяч ижевцев отправили в действующую армию после начала Великой войны, а на смену им были присланы десятки тысяч полупролетариев, крестьян и солдат.

Зачем рабочие высочайшей квалификации, чьим делом было рисование, чеканка, художественная гравировка, чернение серебра, золочение металлов, резьба по дереву и по кости, художественное литье из меди, бронзы, чугуна, понадобились в окопах?

Непонятно, а спросить теперь уже и не с кого.

Это при том, что слава об ижевских ружьях и ножах уже летела по всему свету. Город был знаменит не только оружием, но и «бодалевским пивом», миллионщиками из народа, «царскими кафтанниками», семейными оркестрами и заводскими романсами, своими инженерами и непревзойденными мастеровыми.

Как бы там ни было, а получилось то, что получилось.

Потомственные рабочие кланы сталкивались с пришлым элементом. Ижевский пытался перемалывать этих чужаков, перековывал в кадровых рабочих. Процесс шел очень трудно. Потом, весной и летом 1917 года, с фронта стали возвращаться старые ижевцы. Их рабочие места оказывались заняты. Они посчитали это несправедливым.

С этого времени начались в Ижевске драки. Улица на улицу, квартал на квартал. До волны чужаков, до массового нашествия люмпенов уличных драк в Ижевском не было. Сам характер производства, заводские порядки, само жизнеустройство в Ижевске не допускали этого. Были раньше бои на Пруду, но без такого озлобления и ненависти. Зимой, на Крещение выходили парни, да и мужики постарше. Однако если вдруг кто свинчатку в кулак вложит, его свои же так лупцевали потом, что на всю жизнь запоминал. Бои были честные. Ножи, огнестрельное оружие — вообще забудь! И главное, что злобы не было — было это что-то вроде спортивной забавы. После потасовок, прихватив шапки и рукавицы, всей гурьбой отправлялись в трактир. Там мирились уже за рюмочкой, под шутки-прибаутки.

Теперь же все поменялось. Уличные драки между «пришлыми» и старожилами стали принимать массовый характер.

Чтобы защитить свои права, старые ижевцы создали «Союз фронтовиков».

Куда шел процесс, было совершенно неясно, но скорее всего, не случись революции, все бы потихоньку успокоились и мастера заняли бы свои рабочие места. Но вышло иначе.