Иван Евграшин - Стальной Лев Революции. Восток.Книга вторая

Русской партии при дворе Российских императоров не было, наверное, со времен Екатерины Второй, Потемкина-Таврического, Румянцева, Суворова, Ушакова. Великая императрица масонов не просто не оценила, она первой поняла всю опасность подобных организаций и разогнала заигравшихся в масонство, под страхом смертной казни, как заговорщиков. Мешали они ей.

С той поры так и повелось — российские императоры масонов не любили и гоняли, но без фанатизма. С фанатизмом было нельзя, слишком многих недосчитались бы.

В 1822 году масонство, буйно заколосившееся после смерти Великой императрицы и Павла Первого, запретил уже Александр Первый, который и позволил «поросли» взойти, вырасти и дать обильные плоды.

Николай Первый, во избежание каких-либо кривотолков, после восстания декабристов счел необходимым повторить в 1826 году указ своего брата о запрете масонства.

Императора вполне можно понять. Офигев от количества окружающих его во всех эшелонах государственной власти масонов, Николай Первый не только подтвердил запрет на масонство, но и взял с государственных служащих и военных на сей счет специальные подписки.

Но эти-то были «своими» для Александра Васильевича Колчака, поэтому подозрение падало на еврейских заговорщиков.

Среди руководства социалистических партий было много евреев, считавшихся в Российской империи не совсем людьми и ограниченных в правах. Понятия и сказки о масонах вместе с еврейскими фамилиями большевиков бросили в один котел и перемешали. Потом добавили американских Рокфеллеров, Розенфельдов, которые крутили свои делишки, пользуясь войной и наживаясь на займах, кредитах и военных поставках всем воюющим сторонам, приправили туда «блюмов» и «штейнов» из числа эсеров. Разбавили это варево социалистами вообще и получили жидомасонов.

Вот они-то и были во всем виноваты.

Подняли зажиточные крестьяне в Красноярской губернии восстание — точно большевики виноваты, сбили с пути.

Если не большевики, то жидомасоны. Какие еще могут быть варианты?

Социалисты! Все они одним миром мазаны.

А более вариантов никаких нет и быть не может.

Производилась колчаковцами экзекуция деревень и целых волостей, где пороли, вешали и сжигали без разбора. Тянулись огромные, на несколько верст, села, которые после наведения порядка представляли собой сплошные развалины с торчащими кое-где обуглившимися полусгоревшими домами, а оставшиеся в живых жители были обречены на нищету, голод и смерть. Кто виноват?

Конечно, евреи-большевики.

Мы-то, Белая Гвардия, совершенно ни при чем. Мы же за Великую Россию боролись. Это не белый террор был, а военная и политическая необходимость. Крестьян пороли, жгли, расстреливали, пытали и издевались, забирая последнее? Порядок так наводили. Усмиряли так ничего не понимающую в Великой России «черную кость». У последнего императора Николая, невинно убиенного и святого, переняли военно-полевые суды, продразверстку и господское отношение к вечно голодным недочеловекам. Так и до него все делали. И деды наши, и прадеды. Они по Европам ездили. Их там научили такому обращению с быдлом, а в Европе плохому не научат.

«Заграница нам поможет!» (с)

Хотя колчаковцы суды уже не собирали, они пошли дальше. Просто пороли волостями по приказу, забирали последнее и расстреливали без суда и следствия. Террор же только у большевиков был, а бедное крестьянство совсем запуталось и оказалось сбито с толку. Еврейский центр в Москве виноват, а не бывший адмирал Колчак, отдававший приказы, и его колчаковцы, приказания те выполнившие.

На третьем месте в рейтинге главных врагов были те же самые большевики и евреи, которые все развалили, но почему-то на немецкие деньги.

Как будто у жидомасонов своих денег нет, если, конечно, считать, что речь о всемирном заговоре?

В голове Колчака была такая же мешанина, как и у его окружения. Для них наведение порядка и воссоздание Великой России казалось невозможным без уничтожения именно большевиков. Большевики же в их сознании прочно увязывались с еврейским заговором, за спиной которого стояли немцы.

— «Всех их надо пороть и вешать. Ради Великой России — любые жертвы. Главное — уничтожить евреев-большевиков!» — Александр Васильевич думал примерно так.

О том, что будет потом, адмирал не задумывался. Ему представлялись хоругви и иконы, крестный ход и созыв Учредительного Собрания, которое назовет его Спасителем России и поведет страну к воссозданию.

Чего и как делать, если понадобиться, Верховный Правитель укажет штыками и шомполами.

На вопрос — почему было именно так, а не иначе? — Александр Васильевич затруднился бы ответить. Точно так же, как затруднился бы ответить на вопрос — почему он назначил начальником Генерального штаба никому не известного, прибывшего от Деникина для установления контактов и видимо не сильно нужного на Дону, полковника Лебедева? Окружающие этого решения тоже не понимали.

***

Адмирал был типичнейшим представителем среды, обвинявшей все и вся кроме себя и того полуфеодального строя, представителями которого они были.

— Проклятые социалисты все развалили. Предатели эсеры. Чертовы большевики! — адмирал случайно задел и уронил на пол графин с водой. Графин упал, но почему-то не разбился. В припадке раздражения Александр Васильевич смахнул с подноса стаканы. Вот стаканы побились, хотя и негромко, помешал ковер на полу.

Если бы Верховный Правитель мог сейчас кого-то расстрелять, он бы сделал это немедленно. Пороть самолично не позволяло воспитание.

Поезд начал замедлять ход, машинист почему-то останавливался на небольшой станции. Адмирал выглянул в окно. Он увидел маленький, невысокий и совершенно занесенный снегом перрон, явно не чищенный с последнего снегопада, и к тому же практически пустой. Лишь на крохотной вытоптанной площадке перед небольшим зданием вокзала, стояли несколько офицеров, и переминался какой-то железнодорожник, видимо, начальник этой станции. Толп народа, встречающих поезд Верховного Правителя России, цветов, оркестра, почетного караула и делегаций не наблюдалось. В последнее время Александр Васильевич привык, что его встречают именно так и никак иначе, поэтому удивился происходящему и, как ни странно, несколько успокоился. В окно он увидел, как один из офицеров, стоящих у вокзала, побежал к поезду. Ему навстречу, с останавливающегося эшелона, спрыгнул дежурный офицер.

В это время раздался стук в дверь и вошел адъютант.

— Александр Васильевич, разрешите войти. Срочное телеграфное сообщение.

— Докладывайте, — Колчак повернулся к офицеру. Тот замялся, видимо, не решаясь прочитать телеграмму. — Смелее, штабс-капитан. Читайте.