Андрей Бондаренко - Звонкий ветер странствий

Как бы там ни было на самом деле, но взобраться на скалу – со стороны противоположной океану – не составляло особого труда. Склон в этом месте был и не особенно крут – всего-то градусов сорок пять по отношению к линии горизонта. Только, вот, всё подножие склона было многократно обведено толстыми белыми линиями, местами украшенными белыми же руническими знаками, а чуть выше белых линий располагалась широкая, примерно пятнадцатиметровая полоса, тускло мерцавшая – в ярко-жёлтом лунном свете – всеми цветами радуги.

– Может, тут нечистая сила наследила малость? – неуверенно покряхтев, спросил сержант Васильев. – Боязно как-то, Александр Данилович…

Егор остановился возле радужной полосы, присел на корточки, осторожно взял двумя пальцами маленький осколок-обломок неизвестной горной породы и, поднеся к глазам, всмотрелся.

«Обыкновенное вулканическое стекло, только тщательно измельченное!», – дисциплинированно доложил всезнающий внутренний голос. – «Ты, братец мой, будь осторожнее, у осколков вулканического стекла очень острые края. Порезаться – раз плюнуть! Не, а эти вожди маори, мать их! Знать, не до конца доверяют хвалёному «табу». Вон, целую «полосу препятствий» насыпали – для пошлой перестраховки… Это дело понятное. Простой-то народ ходит босиком, ему через эти осколки очень сложно перебраться, а у властной элиты завсегда обувка – на толстой подошве – найдётся в загашнике. Логика железобетонная и надёжная, ей и в двадцать первом веке умные пацаны пользуются – с неизменным успехом…

– Обычное стекло! – объявил Егор и начал неторопливо подниматься вверх по склону, негромко хрустя вулканическим стеклом, крошащимся под каблуками его сапог.

Егор лежал на вершине чёрной скалы и очень внимательно, используя для этого подзорную трубу, наблюдал за всем происходящим в деревне маори. Благо восемь-девять десятков ярких и больших костров, горящих внизу, очень действенно способствовали эффективному наблюдению.

«Территория, обнесённая забором, очень приличная по площади», – увлечённо комментировал увиденное наблюдательный внутренний голос. – «Порядка двух-трёх километров квадратных будет. Та сторона поселения, что ближе к океану, явно жилая: хижины – большие и маленькие – под соломенными конусообразными крышами. Сотни полторы-две, может, и больше. Если допустить, что в каждом таком строении проживает семья из пяти-шести человек, то это получается… Очень большая деревня – получается… За жилой зоной располагается складская: длинные такие сооружения – барачного типа – под низкими двухскатными крышами, покрытыми всё той же соломой и пальмовыми листьями. За складской зоной имеет место быть нечто, что можно с некоторой натяжкой назвать громким термином – «городская площадь». Практически квадратная площадка общей площадью как, наверное, футбольное поле из двадцать первого века. Сейчас там присутствует порядка семи-восьми сотен дикарей разного пола и возраста… Орут что-то радостное, некоторые даже пританцовывают, мать их… Так, а где же здесь располагается местный острог для содержания пленных?

Сзади послышалось нетерпеливое покашливание, и недовольный голос Ваньки Ухова абсолютно невежливо заявил:

– Александр Данилович, вы же совсем не туда смотрите, растуды его в качель… Ниже, ниже глядите! Прямо под нашу скалу, под обрыв, то есть…

Внизу, прямо под ними, обнаружилась ровная каменистая площадка, на которой стояла одинокая хижина под двускатной соломенной крышей. А вся площадка была отчерчена и ограничена (других слов и не подобрать) от остальной территории поселения белым полукругом – с радиусом, примерно, в сто двадцать метров. От этой хижины до «городской площади», где происходило праздничное туземное действо, было порядка трёхсот пятидесяти метров.

«Белая полоса, наверняка, знак «табу»! – возликовал внутренний голос. – «Вот, он, реальный шанс! А Ванька Ухов-то у нас – умница! Усмотрел-таки! Растёт, растёт, парнишка…».

– Ладно, лезем вниз, – решил Егор, разматывая бухту верёвки. – Вон там, в обрыве, имеется треугольная широкая выбоина, невидимая этим ублюдкам. Тридцать пять метров – и не высота совсем, а так, приятная прогулка… Васильев и Ерохин, снимайте с плеч бочки с порохом. Как это – зачем? Вы, соратники, здесь останетесь. Надо же кому-то будет – вытягивать наверх благородную Гертруду Лаудруп… Эх, знать бы ещё, что там внизу за праздник такой у этих несимпатичных маори. Не любопытства ради, а сугубо для пользы дела…

– Дык, массовые людоедские свадьбы, господин командор, – браво доложил Ухов, которому Егор, прежде чем заняться Санькиной верёвкой, передал подзорную трубу. – Наблюдаю порядка десяти-двенадцати пар брачующихся… Может, Александр Данилович, испортим праздник местным басурманам? В смысле, по полной и жёстокой программе? Так испортим, чтобы они лет двести-триста помнили, каково это – человечину вкушать…

Зрелище, за которым он наблюдал через мощный окуляр подзорной трубы, откровенно завораживало и впечатляло.

Через длинный и узкий коридор, образовавшийся в толпе дикарей, к деревянному помосту, на котором стояли какие-то очень важные, разодетые и упитанные личности («Ну, всё, как и у нас, в славном двадцать первом веке!» – не удержался от очередной насмешливой реплики вредный внутренний голос), приближались, взявшись за руки, порядка десяти пар молодых юношей и девушек, щедро украшенных пышными венками из разноцветных и ярких цветов.

По углам помоста горело четыре высоких костра, поэтому всё происходящее там было отлично видно.

Семь рослых и плечистых мужчин ритмично стучали – и ладонями и специальными толстыми палками – в разнокалиберные тамтамы, ещё несколько маори отчаянно дули в большие, сильноизогнутые морские раковины. Танцоры обоих полов, украшенные вне всякой меры всевозможными птичьими перьями, закружились в вычурных ритуальных танцах…

«Прав, ведь, Ухов-разгильдяй, всё это очень похоже на сезонные массовые свадьбы», – нехотя резюмировал справедливый внутренний голос. – «У нас же на Руси (восемнадцатого века, ясен пень!) тоже принято свадьбы играть в определённое время года: осенью – после сбора урожая, или, наоборот, на Масленицу. Ну, и у этих маори, наверное, существуют сезонные особенности – в плане бракосочетаний… А местные туземцы вполне и ничего – касаемо внешнего вида. И не подумаешь, что они, на самом-то деле, являются свирепыми и безжалостными людоедами. Некоторые из них, даже, слегка напоминают классических испанских мачо – высокие, стройные, с гладкими и блестящими чёрными волосами. Правда, встречаются и низкорослые, очень коренастые особи, внешне сильно смахивающие на обычных вест-индийских мулатов с достославных карибских островов…».