Стефан Геймс - Книга царя Давида

Она взглянула на меня своими огромными глазами и сказала: – Ведь я спала у ног твоих, мой любимый; я ласкала и нежила тебя. Когда ты купил меня у моего отца за дюжину хороших овец, четыре козы и дойную корову, то вначале ты показался мне стариком, брюзгой, мне даже чудилось, что от тебя должно пахнуть плесенью; но ты научил меня твоим песням, был добр ко мне и постепенно стал для меня возлюбленным, супругом и отцом в едином лице. Перед тем как прийти сюда, я все хорошенько обдумала, не сомневайся; я прекрасно знаю, каково молодой женщине путешествовать в такие времена с мужчиной, который учен, мягок характером, но не умеет обращаться с кинжалом. Однако даже если ты прогонишь меня, я все равно не вернусь домой, а пойду за тобой словно тень; не дано человеку уйти от своей тени, так и тебе не избавиться от меня, если только не скажешь, что разлюбил и хочешь по дороге позабавиться с другими, с деревенскими потаскушками и городскими шлюхами, тогда я стану молить Господа, чтобы он покарал тебя язвами на чреслах, геморроем и мужской немочью.

Признаюсь, была у меня мыслишка попробовать в пути чего-нибудь свеженького, хотя бы и девку деревенскую. Мужчина в дороге вроде птицы в полете – все зыркает по сторонам, нету ли где мышки полевой. Но любовь моей Лилит покорила меня; устыдившись своей мыслишки, я сказал:

– Лилит, милая, почему это мужчины устроены так, что они редко понимают всю силу любви, на какую способна женщина, и потому сами отказываются от ее чудесных даров? Пусть то и то сделает со мною Бог, если я забуду преподанный тобою урок и обману твою любовь. Нет, ты не пойдешь за мною пешком, мы по очереди поедем на осле, будем делить хлеб, на ночь укрываться одним одеялом, и согревать друг друга, и ласкать, а потом станем глядеть в небо и слушать вздохи ветра.

С тем мы и тронулись в путь от большого камня пограничного ручья, лицо у Лилит сияло, будто отражало свет сотен звезд.

На седьмой день пути, в час, когда подобное огромному красному шару солнце уже садилось, вдали показались стены Беф-Сана, низкие, местами полуразвалившиеся, как, впрочем, и дозорные башни; мудрейший из парей Соломон предпочитал расходовать деньги на строительство Храма и расширение своего дворца, а также на крепость Милло, на стены Иерусалимские, на Гадор, Межддо, на царские склады для зерновых запасов, помещения для колесниц, конюшни и на прочее царское строительство в Иерусалиме и Ливане; все остальное приходило в упадок и запустение.

Нам повстречался человек, тянувший за собою на веревке старого упрямого козла; человек бранился, клял день своего рождения и тот день, когда на свет появился злополучный козел, но пуще всего он ругал священников Беф-Сана.

– Послушай, любезный, – обратился я к нему, – чего ты мучаешься с этой дохлятиной? Мяса-то у козла почти нет, одни кожа да кости, рога крошатся, шерсть облезла; не будет тебе от твоей скотины никакого проку, так пожалей ее ради Бога, дай спокойно околеть.

– Никакого проку? – Человек проклял мою мать за то, что родила меня на свет, и мать Лилит, а заодно ослицу, родившую осла, который меня вез. Затем он слегка успокоился и сказал: – Козел мой вполне еще в соку и силе, а пылу у него побольше, чем у тебя, чужак. Что же до его погибели, то она близка, ибо я веду его к священникам, чтобы принести в жертву Господу у храмового алтаря.

Я похвалил незнакомца за благочестие, после чего тот снова закричал, пнул козла, а мне объяснил, что первого числа каждого месяца должен жертвовать священникам Беф-Сана козу, барана или теленка на содержание своего сына, придурка от рождения; жертвы эти так разорительны, что ни жене, ни остальным детям, ни ему самому уже есть нечего. Оставив город Беф-Сан слева, мы двинулись вслед за хозяином козла вверх по склону холма и добрались до храма уже после вечерней молитвы, когда там зажигали светильники. Неподалеку от храма мы разыскали гостиницу, где нас встретил священник, с лица и рук которого грязь отслаивалась прямо-таки кусками. Он протянул руку, чтобы получить с нас плату за ночлег вперед, сказав при этом:

– Господь зрит прямо в сердце, а для нас душа человеческая – потемки, начнешь доверяться, сразу разоришься.

Поужинали мы ломтем хлеба и куском мяса, такого жилистого, что, видно, было оно от старшего брата того козла, который попался нам по дороге. Потом залезли под одеяло, прижались друг к другу и долго не могли заснуть из-за храпа паломников, издалека пришедших к святому храму помолиться и вознести жертвы Господу, а также из-за криков, шума, стенаний, доносившихся от хижин, где ютились умалишенные: казалось, будто все злые духи собрались здесь на свою сходку. Лилит дрожала. Ей страшно не разбойников и не солдат, шепнула она мне, и не сыщиков Ваней; ей жутко, что злой дух вдруг накинется на нее и станет таскать за волосы, щупать за соски или того хуже – вложит в чрево урода.

– Лилит, голубка моя, – сказал я, – мне известно надежное заклятие против злых духов: перед тем как лечь, я обвел нас магическим кругом, и теперь ничего плохого с нами не случится.

Тихонько всхлипнув один-единственный раз, Лилит положила мне на плечо голову и заснула.

Утром я пошел засвидетельствовать мое почтение первосвященнику, который был розоволиц, упитан, но не менее грязен, чем прочие здешние священнослужители.

По выражению его лица я никак не мог понять, верит он мне или нет, во всяком случае, когда я кончил говорить, он сказал:

– Мы не держим болящего ни за решеткой, ни под запором и не применяем никакого насилия. Три главные вещи, твержу я собратьям, способствуют успешному лечению – терпение, сострадание и любовь. Конечно, если болящий взбунтуется, его могут стукнуть, чтобы привести в чувство и утихомирить, но ведь эта боль мгновенна, то есть ее как бы и нет. Не мучайте недужных, наставляю я братию, а молитесь с ними. Для посещений отведены определенные часы, любой может прийти и послушать, что лепечут несчастные. Есть немало серьезных и весьма состоятельных людей, которые пытаются так или иначе истолковать услышанные здесь слова и в зависимости от этого заключают крупные сделки. Кормить и дразнить больных запрещено. За наши услуги мы рассчитываем на воздаяния Господу, для чего во дворе храма имеется достаточный выбор скота, и благочестивец может купить у левита скотину для жертвы либо целиком, либо частью – короче, останешься нами доволен, а Господь возлюбит тебя за щедроты и исполнит все твои желания. Я отправился с Лилит во двор храма, куда родные и близкие больных действительно привели множество овец, коз и телят. Эту скотину левиты тут же продавали паломникам, шел оживленный торг, слышались громкие крики, божба, жалобы на непомерные цены. В одном уголке я заметил нашего знакомого – того самого козла, что был скорее дохлым, чем живым; сжалившись, я попросил левита прикончить его одним точным ударом и отволочь к алтарю, чтобы я мог пожертвовать заднюю четверть, если цена, конечно, не превысит разумных пределов; левит пообещал назначить приемлемую цену в благодарность за то, что Господь послал меня именно к нему, тем более что и другие благочестивцы не преминут войти в долю, стало быть, богоугодное дело скоро свершится, и несчастной скотине осталось недолго мучиться. В качестве расписки за оплату и пропуска к больному левит выдал мне глиняный черепок.