Александр Филатов - Тайна академика Фёдорова

Чувство раздвоенности, едва возникнув, исчезло ещё в Москве. Не появилось оно и после возвращения в Воронеж. Фёдоров подумал, что это хороший знак: всё им делается верно. Шёл он быстрым шагом и вскоре оказался довольно далеко от опасного места, приближаясь к широкой Плеха­новской утице. Отсюда до дома было, как говорится, рукой подать. Потолкавшись какое-то время в букинистическом магазине и побывав в продуктовом, он взглянул на часы. Пора было позвонить на работу. В кошельке двухкопеечной монеты не оказалось, а привычки в беспорядке рассовывать деньги по карманам он не имел. Остановив первого приблизившегося к телефонной будке прохожего – это был коренастый, усатый капитан внутренних войск, Фёдоров обратился к нему:

– Извините! Не найдётся у вас двушки? Позвонить нужно срочно.

- Сейчас глянем, – отозвался капитан, останавливаясь. Порывшись в своём портмоне, выудил оттуда пару двух­копеечных монет и штуки три по одной копейке.

- Вот, забирайте, – сказал капитан, протягивая Фёдорову монеты на открытой ладони.

Алексей Витальевич взял одну монетку и поблаго­дарил прохожего за помощь.

- Берите всё! – приказал капитан. – А то ещё не сработает, проглотит монету!

Фёдоров взял, благодарно улыбнувшись, и протянул гривенник капитану. Тот обиделся:

- Да вы что?! Или я спекулянт какой! Или мы не советские люди?!

- Извините, пожалуйста, привычка. Спасибо!

- А-а! – протянул прохожий. – Бухгалтер, наверное…

Фёдоров кивнул в ответ, ещё раз улыбнулся и повер­нулся к аппарату. Как всё же быстро из обихода были вытеснены "реформами" вроде бы прочно укоренённое в людях чувство принадлежности к единому народу и готовность помочь без взвешивания возможных выгод или потерь! Набрав номер ЦНИЛа, Фёдоров попросил, чтобы пригласили Евгению Дмитриевну Михайлову – заведующую отделом, где он работал. Через какое-то время в телефонной трубке раздался её встревоженный голос:

- Куда это вы пропали, Алексей Витальевич? Я уже хотела послать Тамару к вам домой, да вспомнила, что это только прописка. Что случилось, заболели?

- Да, Евгения Дмитриевна. Здорово прихватило, а позво­нить, сами знаете, неоткуда.

- А нас тут шерстят вовсю! Сокращение штатов гото­вят. Ну, ладно, поправитесь – расскажу. Долго ещё проболеете? Раз звоните – значит скоро опять с головой в работу, верно? – Собственно, я бы и сегодня пришёл, раз уже из дома вышел, но больничный лист ещё дня на два будет, – ответил Алексей Витальевич, всё время стараясь по тону старшей научной сотрудницы Михайловой понять, видели его в городе или нет.

Похоже, что не видели. Искренняя и честная Евге­ния Дмитриевна не сумела бы скрыть такое обстоятельство и при этом вести себя столь естественно. К тому же, эта упомянутая ею идея посылки к нему на дом старшей лабо­рантки отдела Татариновой. Вскользь затронутое заведу­ющей отделом сокращение вызвало в памяти Фёдорова целую серию воспоминаний. Тогда, в начале двадцать первого века, он этих деталей не помнил, а совместив своё тогдашнее сознание с собственным сознанием в прошлом, обрёл не только способность оптимально планировать действия на основе "предвидения" будущего, но и в мельчайших деталях мысленно воспроизводить то, что на самом деле имело место в прошлом, непосредственно следующим за данным моментом.

Теперь он не просто детальнейшим образом знал, как Михайлова – эта спокойная, рассудительная и осторожная сорокавосьмилетняя женщина, будет его защищать от сокращения, борясь за него как тигрица. Он с отчётливостью и стыдом видел все свои глупые и ошибочные шаги, продиктованные обидой и ощущением несправедливости. Курировавший их отдел завкафедрой патологической физио­логии института отличался диктаторскими наклонностями. Ко всем, кто занимал более низкое положение в иерархии должностей и званий, он обращался только "на ты", требовал беспрекословного повиновения: не исполнения каких-либо обязанностей или поручений, а именно личной покорности. Если сотрудник кафедры или закреплённый за ним соискатель осмеливался возразить против наложенного взыскания, то немедленно следовало новое, гораздо более жёсткое. Как-то раз Фёдоров, не боявшийся в институте ничего и никого, переведя взгляд с ненормально тяжело­весной нижней челюсти прямо в глаза жестокого профессора, медленно, стараясь сохранить спокойствие, сказал ему:

- Знаете, Аполлон Николаевич, это не только несправед­ливо по отношению ко мне, но и невыгодно для института. А вы прямо как бульдозер – без заднего хода!

- Твоей темы нет в плане работы института. И не будет, пока не научишься себя вести! Так что можешь идти на хер! – услышал Фёдоров в ответ. Из всех букв русского алфавита самовластный профессор почему-то только букву „X" называл по старинке.

Проблему, которой в институте по согласованию с Москвой руководил Леонтьев, в принципе следовало оценить как бесперспективную, не имеющую большого будущего. Но она являлась перспективной практически, так как хорошо финансировалась и была утверждена в качестве научной проблемы на самых верхах. Повседневно общаясь с Аполлоном Николаевичем уже в течение нескольких лет, прочтя все его публикации, собрав все доступные сведения о биографии своего научного консультанта, Фёдоров знал, что тот, как говорится, пороха не выдумал. Да, у Леонтьева, четырнадцать лет назад приехавшего в Воронеж с Волги и получившего в тридцать девять лет кафедру, были авторские свидетельства, множество публикаций, огромное влияние в учёном совете и вообще в институте, связи в Москве, обширный запас специальных знаний и эрудиция. Однако не было главного, самого важного для учёного – способности к новаторству, то есть к тому, что связано с отходом от традиций, сомнением в авторитетах и в "общепризнанном".

Своих сотрудников и аспирантов он уже многие годы "обламывал" до полного подчинения и покорности. Благодаря авторитету, наработанному с помощью характера и связей, а не творческими взлётами и новыми идеями, защиты его аспирантов и соискателей всегда проходили успешно. Но результатом такой политики, такой линии поведения и созданного им стиля работы кафедры стал застой. Да, верно, Леонтьевым была разработана так называемая "метабо­лическая концепция" действия на организмы сжатого кислорода. Но к чему она сводилась? В сущности, лишь к тому, что характер этого действия зависит от исходного состояния метаболизма (говоря по-русски – обмена веществ). И всё! Видимо профессор прекрасно всё это понимал и сознавал, что не ортодоксально мыслящие люди ему просто необходимы. Вероятно, потому он и согласился включить в состав своих соискателей нестандартно мыслящего Фёдорова, склонного к научному риску и не полагающегося на авторитеты, который был не только непокорным, но к тому же ещё и чрезвычайно работо­способным и плодовитым.