Вячеслав Хватов - Вторжение

В одном доме обнаружили огневую точку — на оконную раму был наброшен старый полосатый матрац, а весь пол был усыпан автоматными гильзами. Значит, кто-то сопротивлялся. Тела, кстати, рядом не было. Может, в плен взяли.

За Вышелеем перешли через речку Вышелейку по полуразрушенному мосту. Самого покрытия нет, торчат балки и арматура, но пешком по нему на другую сторону перейти можно. Мин и растяжек на мосту мы не обнаружили, но Молчун напугал нас с Костиком минами-охотниками. Такой 'зверь', оборудованный датчиком движения, засекает все живое и ползет к нему. Вроде бы на марше они не опасны, потому что скорость не велика. Но все равно теперь в лесу я стал стрематься любого треска или шороха.

По сравнению с теми селами, что я уже видел здесь под Пензой, Верхний Шкафт можно назвать небольшим городом. Зашли мы в него с западного конца, который местные жители называют Лашманом, и который переходит в Козловку, тянущуюся с запада на восток вплоть до кирпичной церкви, что в центре города. На северо-восток убегает извилистая Нагоровка. С Севера же на Юг простирается Таратыровка. Еще есть улица сплошь застроенная новыми домами шведского типа (соответственно Шведовка) и Заречка, расположенная, как не трудно догадаться, за рекой Шкафт. В общем два на два километра — вот и весь город.

После рассказов Молчуна я опять себе нафантазировал насчет партизан и очень удивился, когда Сергей сказал, что нам нужно немедля явитья перед светлые очи его начальства, которое сидит в здании бывшего дома культуры. Воображение-то рисовало неприметные землянки в лесу и тайные партизанские тропы. А тут… Но потом я вообще впал в ступор, когда на площадке перед ДК увидел 'Хамви' и слоняющихся возле него американцев в марпате и со всеми этими своими прибамбасами на шлемах.

Сегодня ночью Штепе приснилось, что его убили. Его и еще несколько человек из их взвода.

Накануне Олесь получил Private first class. Все-таки дало себя знать постоянное мелькание перед глазами у начальства. Само собой они с Филипком и еще несколькими примазавшимися это дело как следует отметили, но приятный вечер закончился ночным кошмаром. Вспоминать жутко.

Плац напротив здания бывшей школы на их базе. Пасмурно. Накрапывает едва заметный дождь. Кислые безразличные лица сослуживцев, которых все это волнует только с точки зрения собственной еще целехонькой шкурки. Каждый из них смотрит на то, что осталось от убитых — ботинки, винтовку и каску, болтающуюся на стволе, и думает, что не повезло вот пацанам, а ему повезло, но неизвестно, сколько еще это везение будет продолжаться.

Честно говоря, Олесь и сам не раз ловил себя на подобной мысли.

Грохнул залп. Почему-то заиграл гимн США, хотя до грин-карты каждому из погибших было ой как далеко.

Все это Штепа наблюдал как бы со стороны. Вот цепочка солдат потянулась мимо покрытых американскими же флагами гробов. Снимают кепки, кто-то крестится. Крайний гроб уже совсем близко. Крышка отчего-то сдвигается, и Олесь видит белое восковое ухо и родинку под левым глазом. Его родинка…

Сейчас у них с Салифу выдалась пара свободных часов, и переводчик с дознавателем решили посидеть за чашечкой турецкого кофе в маленьком уютном кафе, что держал их знакомый азербайджанец, по совместительству работающий осведомителем полиции ООН. Сначала бельгиец предложил по пиву. Штепа был не против. Расслабится и снять напряжение последних дней, не помешало бы, и после вчерашнего голова гудит, но хозяин кафе посоветовал им не привлекать к себе внимание и не провоцировать местных. Дело в том, что нынче в Пензе хоть и не гласно, но действовал закон шариата, и пиво нигде в открытую не продавалось. Но для своих многие делали исключение. Да и не для своих, но уже только в определенных местах. Например, в русском гетто в подвале разрушенного и сожженного православного храма. Тащится в эти трущобы им обоим не хотелось, и поэтому остановились на кофе. Когда Штепа и Салифу заходили в кафе, Олесь нечаянно толкнул какого-то кавказца, и в ответ получил взгляд, полный ненависти. Его аж передернуло. Те цивилы и прикормленные боевики, с которыми ежедневно имели дело миротворцы, такого себе не позволяли. Стоило задуматься, а не дадут ли им в спину очередь из автомата их теперешние союзнички при первом же удобном случае?

Штепа сидел, потягивал кофе и думал о том, что это ему нужно разрядить рожок в спину Вацюре.

Да! Именно! Он должен его убить! Иначе эта сволочь, рано или поздно, прикончит его самого. Но как это сделать? Что бы провернуть такое дело нужно оказаться вместе с Гнатом в какой-нибудь глубокой заднице. Например, попасть в засаду или поучаствовать в зачистке при серьезном сопротивлении аборигенов.

Да уж. Это как раз то, чего Штепе ну ни как не хотелось. Не зря же он подался в переводчики, что бы иметь как можно меньше шансов оказаться в таком вот дерьме.

Надо думать.

Олесь обхватил голову руками и уставился на все еще дымящуюся кофейную гущу. Салифу продолжал мурлыкать на смеси английского и индонезийского, но Штепа не слушал его. К тому же обстановка в кафе резко изменилась. Заметив это, замолчал и бельгиец.

Войдя сюда, миротворцы заняли столик в центре под навесом, заказали пончики, кофе и закурили по ароматной голландской сигаре из личных запасов дознавателя.

Хозяин кафе попытался устроить в своем заведении все так, чтобы здесь было приятно отдыхать и его соплеменникам и европейцам. Поочередно с классической звучала тихая восточная музыка. Аналогично и кухня сочетала в себе как стопроцентно восточные блюда, так и то, к чему привыкли у себя, например, те же американцы.

И вот уют и покой 'Гизингюль' внезапно был нарушен громким неприятным гортанным говором ввалившейся сюда компании. Первым шел крупный с солидным животом и непропорционально короткими ногами мужик. Сопровождало его пятеро таких же колченогих, но более молодых. На волосатой груди предводителя стаи красовалась толстенная цепь, на которой болтался огромный, едва ли не с ладонь, золотой медальон в виде полумесяца. Мужик обвел взглядом кафе и, убедившись, что никто из редких в это время посетителей не представляет лично ему угрозы, не торопясь прошествовал к столику в дальнем углу заведения. Вся шобла, роняя стулья и толкая сидящих за столиками людей, проследовала за ним. Олесь заметил, что расположилась компания так, что за их спинами была только стена. О том, что вооружена эта братия была от кончиков ботинок и до зубов, можно не упоминать. Тихая приятная музыка тут же сменилась воплями и завываниями на каком-то из кавказских языков. Из-за этого разговаривать прекратили и остальные, потому что услышать собеседника при таком шуме просто невозможно — перекричать что-то орущих и жестикулирующих кавказцев не смог бы никто. Да и было видно, что публика явно побаивается вошедших.