Ашер Лод - Призмы

Для перевода слова "шоа" бывшие советские евреи в Израиле взяли, за неимением лучшего, слово "Катастрофа". Но хотя мы и пишем это слово с большой буквы, оно не вырастает в нечто большее, чем железнодорожное происшествие, в котором, как известно, нет виновных, кроме стрелочника, в данном случае немецкого.

А нас истребляли задолго до того, как придумали железную дорогу. С тех пор, как существует диаспора, мы доказываем миру свою принадлежность к роду человеческому и даже наш вклад в его прогресс. И с тех самых пор, как мы просим учесть эти смягчающие обстоятельства, нас неизменно приговаривают к высшей мере. Меняются лишь мотивировки. Средневековый монах Франциск из Пьяченцы утверждал, что у евреев во рту раны, а с языка во время разговора соскакивают живые черви. Сегодня у нас за щекой находят то коммунизм с тоталитаризмом, то сионизм с империализмом — смотря, что больше подходит, когда наступает час.

Вот они щелкают, сигналы точного времени. Сводка. Террористам сделано предложение: их не тронут и позволят беспрепятственно уйти, если они не причинят вреда детям. Террористы отвечают отказом. Они пришли сражаться. С ними листовки, где сказано, что с Израилем будет покончено только одним способом

— огнем и мечом.

В саду под окном соседка с прижатой к уху коробочкой транзистора. Мы избегаем смотреть друг на друга и не обмениваемся ни единым словом.

Новость! Оказывается, еще до переброски войск в Мисгав-Ам киббуцники сами предприняли попытку выбить террористов из здания. Попытка не удалась, но террористов все-таки оттеснили во второй флигель и спасли несколько женщин и детей. Трещит телефон. О, черт, кому это приходит в голову сейчас звонить? Приятельница, репатриантка из Риги. "Слыхали про киббуцников? — говорит она глухим от волнения голосом. — Какие ребята!"

Соседка уходит в дом, наверно, готовить ужин. По улице ползет грузовик палестинца, скупщика старой мебели, под его заунывные выклики, разносящиеся из громкоговорителя по всей окрестности. Араб преспокойно выкрикивает на идиш клич всех еврейских старьевщиков от Гамбурга до Пинска: "Алте захен! Алте захен!" В это время приходит новость из Мисгав-Ама: запросив молоко для детей, палестинские террористы напомнили о сроке своего ультиматума, после которого они взорвут флигель. Они требуют освобождения всех членов своей организации, отбывающих наказание в израильских тюрьмах.

Я снова смотрю на портрет матери. Он увеличен с дореволюционной карточки. Косы и бархотка. Лев Толстой и непротивление злу насилием. Где бы ни жил галутный еврей, он живет в отпуску у насильственной смерти безоружным. Вопрос лишь в сроке

— выпадет ли ему самому или пощадит, чтобы выпасть детям и внукам. Так просто и чудовищно, что думать об этом нельзя и не думать невозможно.

У всех людей в мозгу достаточно тайных пружин — у еврея к ним добавлен еще и особый барометр. Хорошей погоды он не предсказывает. Стрелка находится в беспрерывном движении, порой вздрагивает, порой мечется. Особенно во снах. Но и наяву. В синагоге. На партсобрании. В месткоме. На заседании директоров акционерного общества. Еврейская душа вечно вздрагивает, а еврей вечно хорохорится. Вот и весь рецепт — после исчезновения шести миллионов. Дышавших воздухом того же двадцатого века, так же дрожавших, хорохорившихся, пока их не забили, как бешеных собак, не удушили, как крыс, не сожгли в печах передовой инженерной фирмы.

Не так давно и в моей голове сидел тот самый барометр, который никогда не предсказывает хорошей погоды. Помню, как и что он предсказывал по глазам дворника на лестничной клетке или по некоторым замечаниям двух нетрезвых трудящихся в трамвае. А также по некоторым намекам трезвейшей газетной передовицы. В Союзе ненастье принимало угрожающий характер. Если бежать — даже если позволят — то куда? В Америке светит солнце, и в Канаде тоже небо синее. Но, крутя глобус в поисках самого мягкого климата, я все время поглядывал на пятачок с отвратительной погодой. В Союзе мы все поглядываем и оглядываемся — кто с надеждой, кто с завистью, а кто и с едкой еврейской злобой — на Израиль. И на израильскую военщину. Из-за которой нам, евреям, и раньше не доверяли, а теперь и вовсе перестали.

Радио! Сигналы точного времени. Голос диктора. В десять часов утра наши солдаты с боем ворвались в здание ясель и убили террористов. Легко ранены четыре ребенка, все другие живы и невредимы.

Столько времени томили, и только тут как плотину провале Специальные выпуски один за другим. Рассказ заведующего хирургией в Хайфской больнице, куда дети доставлены санитарным вертолетом. Голоса матерей, чьи малыши в течение девяти часов находились в руках террористов. Голоса киббуцников, выбивших террористов из флигеля.

Не то в два, не то в три часа дня новое известие. При атаке ранено одиннадцать наших солдат. Ходивший в атаку военфельдшер не добежал до здания — убит.

Сразу не сказали. У нас тоже готовят население.

В Иерусалиме вышла в превосходном издании книжка стихов, примечательная прежде всего возрастом поэтессы.

Поэтессе Галит Блум стукнуло целых девять лет.

Книжка освещает разные периоды ее творчества, правда, только за последние четыре года.

При всем уважении к молодому таланту должен сказать, что это литературное событие, отмеченное большой статьей в газете, проливает свет, главным образом, на взрослых. А в более широком плане — на исключительное место, которое занимает ребенок в сознании и особенно в подсознании израильтян.

Во-первых, ребенок у нас пользуется привилегиями до самого призывного возраста, когда мы уже бессильны его защитить. Во-вторых, у нас нет чужих детей. Чужими бывают только взрослые.

Коль скоро детей производят на свет родители, особенно у евреев с их отвращением к идее непорочного зачатия, от привилегий ребенка перепадает и молодоженам. Молодожены в Израиле — особая категория, как репатрианты или демобилизованные солдаты. Для молодоженов строят специальные дома, которые так и называются "дома молодоженов". Им дают увеличенные субсидии на покупку квартиры. Правда, при нынешних ценах на жилье, даже удешевленное, субсидия не решает проблемы. Никто не может понять, как им все-таки удается купить квартиру, даже сами молодожены, но факт остается фактом: квадратные метры на вес золота оказываются заселенными. Причем их заселяют еще до того, как дом подключат к электрической и водопроводной сети. Еще вместо газонов пустырь, а нетерпеливые счастливцы, приткнув свою малолитражку к незасыпанной яме, уже несут пожитки в дом, спотыкаясь на строительном мусоре. Молодой супруг раскраснелся, супруга наоборот, бледна: шутка сказать — они приступают к тому, что на иврите называется "ха-камат ха-мишпаха", дословно "сооружение семьи".