Вячеслав Шпаковский - Если бы Гитлер взял Москву

В результате на берегу остались все танки, что удалось там высадить с большим трудом, и значительный контингент британских и канадских солдат, которым ничего другого просто не оставалось, как сдаться немцам в плен.

Зато теперь Черчилль мог быть вполне доволен. В момент тягчайшего напряжения сил на Восточном фронте он провел боевую операцию на Западе, и это не его вина, что она не увенчалась должным успехом. Вывод был однозначным: пока десант через Ла-Манш не будет соответствующим образом подготовлен, о нем нечего даже вести речь!

Это поражение было более чем своевременно, так как уже в первых числах августа Роммель пересек Суэцкий канал. Британские аэродромы на Синае были захвачены, а их взлетные полосы тут же восстановлены и даже расширены, чтобы разместить поступившие из Германии силы Люфтваффе. Перегруппировав свои силы, он продолжил затем наступление 16 августа и уже к 20-му числу вышел к палестинской границе. Единственным утешением для британцев стало то, что поддерживавшая его правый фланг итальянская дивизия «Ариетте» при столкновении с новыми британскими танками «Грант» и «Шерман» была практически полностью разгромлена, поскольку легкие итальянские танки, вооруженные 47-мм орудиями, были не в состоянии бороться с оснащенными 76-мм пушками танками англичан. Роммель был просто вне себя от злости. Он провел свою 15-ю танковую дивизию по руслу высохшей реки — Вади Хайреддин и почти замкнул кольцо окружения англичан, окопавшихся в районе плато Абд-Аведжия, но из-за того, что итальянцы были разбиты раньше, чем они дошли до Эль-Ауджа, англичане сумели вырваться из уготованного им Роммелем котла, да еще и основательно ослабить его силы. Ну как можно было воевать, имея таких союзников? Как им вообще можно было хотя бы в чем-то доверять?!

Разумеется, отход британских войск на новые позиции в Берлине был воспринят как очередная победа, пусть даже сам Роммель так не считал. Поэтому не было ничего удивительного в том, что уже 27 августа Гитлер отправил свое последнее предупреждение лидерам Анкары с предложением присоединиться к державам «оси». Все три долгих года, начиная с 1939-го и вплоть до осени 1942-го, Турция хранила завет Мустафы Кемаля, прозванного Ататюрком — «отцом турок», завещавшего своим последователям политический союз с Англией. Новый президент Турции Исмет Инёню был бы и рад следовать завету Ататюрка, однако ситуация на фронтах вокруг его страны была сейчас такова, что он не мог не думать о последствиях любого из принимаемых им сейчас решений.

В глубине души он был уверен, что страны «оси» проиграют войну, что Англия, США и Россия — это такая сила, война против которой рано или поздно станет бессмысленной. Однако обстановка требовала компромисса. Он уже информировал британцев о том, что они не смогут больше свободно использовать железную дорогу Мосул-Алеппо для доставки военных грузов своим частям в Палестине, добавив при этом, что иного выхода у него нет, если только он хочет остаться у власти. «Если русские смогут удержать Кавказ, если Роммель не вступит в Палестину, то Турция может и не вступить в войну, — заявил он в приватной беседе английскому послу. — Но… если всего этого не произойдет, вернее, если произойдет обратное, то тогда вряд ли найдется какая-нибудь сила, способная удержать Турцию от вступления в войну на стороне Германии и Италии».

Английский посол на это ничего не ответил, но в тот же день информировал об этом разговоре британский кабинет министров, а его премьер-министр информировал о нем «господина маршала» Сталина.

И вот теперь, поздним вечером 28 августа 1942 года, экс-канцлер Германии, а в настоящее время ее посол в Турции прибыл в президентский дворец в Анкаре, чтобы получить официальный ответ на предложения своего фюрера. В 22.45 дверь кабинета открылась и к послу вышли начальник штаба турецкой армии Фавзи Какмак и его помощник Азим Гундуз. Фон Папен внимательно посмотрел на обоих и понял, что решение принято в пользу Германии. Наконец-то Турция вступала в войну!

Посол был проведен к президенту. Инёню выглядел осунувшимся и постаревшим. По-видимому, это решение далось ему тяжело. «Мы объявим войну Советскому Союзу сегодня в полночь», — заявил он и посмотрел на фон Папена, словно ждал его одобрения. «Вы не пожалеете об этом решении», — поспешно заявил посол. «Но нам нужно оружие, — тут же добавил президент. — Как скоро оно к нам поступит, если учесть, что нам потребуется еще какое-то время на его освоение, а также на оснащение им наших соединений на границе с СССР и Ираком?» «Через две недели, — ответил посол. — Фюрер лично гарантирует вам выполнение данного обещания». «Ну что же, две недели — это всего лишь две недели», — заявил президент, и фон Папен поспешил удалиться. Ни тот ни другой даже не предполагали, что где-то там, далеко в океане, у берегов Панамы, линкор «Техас» в эту самую минуту один за другим расстреливает последние японские тяжелые авианосцы!

Англичане давно предвидели, что рано или поздно, а Турция, скорее всего, вступит в войну. Уж больно сильное давление на нее оказывали страны «оси», а противопоставить ему пока что было нечего. Более того, с падением Египта заколебались и арабы. В Иерусалиме, Хайфе, Дамаске и даже в Багдаде на стенах домов стало появляться изображение свастики, а во многих газетах — умело замаскированные призывы к борьбе за независимость с опорой на дружеские отношения с Германией. «Наша нефть нужна нам самим!» — такие вот лозунги теперь чуть ли не каждую ночь появлялись у дорог на «нефтяные поля» и у погрузочных терминалов, однако до прямых диверсий дело пока еще не дошло. Надежность арабских солдат падала день ото дня. Случись германским войскам прорваться в Ирак или Иран, и они повернули бы свои штыки против англичан. Особую обеспокоенность вызывало то, что после падения Суэца у них осталось только два порта, способных принимать грузопотоки большого объема: Басра — 5000 тонн в день и Акаба — 250 тонн, причем последний порт находился в зоне действия германской авиации.

Поэтому рассчитывать приходилось главным образом на Басру. Однако и тем, что направлялось в этот порт, приходилось делиться с русскими, причем чем дальше на север, тем больше падала пропускная способность железных дорог. А ведь многое еще зависело и от так называемого «человеческого фактора». Генерал Окинлек, виновный в целом ряде поражений, должен был по приказу из Лондона оставить свой пост. Его место занял генерал Бернард Монтгомери, в то время как только что получивший свой жезл фельдмаршал Александер принял командование над всеми вооруженными силами Великобритании на Ближнем Востоке.