Дарья Кононенко - Ответ большевику Дыбенко

Вот и расквартировались, у вдовы Петровой. Да и Опанас нашелся - экспроприировал у торговки бублик с маком, бродит по рынку и жует себе. А его из окошка видно. Вдова в спаленке трясется. Нет, ваши жиры в фиолетовой комбинации нас не привлекают. А вот наливка - наоборот. Вишняк - дело хорошее, от него развозит только так. Крысюк пить не стал, глядит в упор. А ведь он вооруженный, это Лось сдуру оружие на диване оставил.

- Шо это ты такой добрый стал? Еще и угощаешь.

Прогрессор уже пожалел, что затеял это все. Из кухни выскочить мимо него не выйдет, он спиной к двери сидит, а недоделанный психолог - напротив.

- Дома все нормально? - гулять так гулять. Белогвардейцев ведь не боялся, разве трехнутый махновец страшней конной лавы?

- У кого?

- Гнат, не коси под дурака. У тебя дома все нормально?

Крысюк медленно поднял голову, перестал разглядывать клеточки на скатерти. Облизнулся, как кот.

- Тестя шомполами забили, скотину порезали и Дьяконов у меня в хате. Лучше не бывает.

- А кто такой Дьяконов? - фух, от сердца отлегло. Могло быть и хуже. И язвит Крысюк, тоже хорошо, хоть какие-то эмоции появились.

- Сосед. Сынок помещика. Он до моей Усти ще до той войны клеился, но тогда ему было не по чину. А теперь, - махновец матюкнулся, зло и витиевато.

- Пей и пошли.

- Вдвоем? Сдурел.

- Втроем, - Лось показал в окошко. - Попортим контре всю малину, заодно и разведаем, как в тылу.

- Яку малину? Апрель на дворе.

Крысюк схватил графин, от души глотнул оттуда, медленно поставил на стол.

- Пошли.

Прогрессор с уважением посмотрел на ополовиненную наливку и побежал следом. А Опанасу и объяснять ничего не пришлось - разведка по тылам, так разведка по тылам, заодно и до Маруси в гости зайдет. Может, ее мама успокоилась с прошлого раза? И кто ее просил лезть в тот сеновал? Так завопила, будто ее дочку убили и скормили свиньям. Может, хоть иголки ей понравятся, десять штук, еще довоенные.

А возле тачанки обнаружился Шульга. И посылать человека неудобно, стрелок-то он хороший. Пусть едет, хоть и глазливый он человек. У Ярчука коня похвалил - так коня застрелили. А это еще кто? Морда наглая, тельняшка драная, галифе зеленые, пять гранат на поясе - Журборез пожаловал. Шо, тоже домой захотел? Далеко тебе до Полтавы.

Едет по степи тачанка, кони разномастные - чалая да серая, пулеметчик на солнце пригрелся, на максим оперся, почти спит. Второй номер вошек ловит да давит - хруп-хруп, звук удивительной приятности. А еще двое сидят себе да курят. Просто идиллия.

Лось давил вшей и размышлял. Десять пулеметных лент, дополнительно к тем пяти, что уже есть, два стрелка, причем хороших стрелка, отдохнувшие лошади - уйти от погони можно. Но пять человек, две лошади, пулемет. Долгого боя не выдержим. И если в селе еще что-нибудь произошло? Хватит ли у Крысюка ума не гробить своих товарищей?

Из размышлений прогрессора выдернула остановка тачанки и уже привычный тычок локтем. Хутор. Пустой. Или не пустой? Хата, хлев, колодец, яблонька растет за хатой, тын аккуратненький.

Шульга слез на землю, подтянул штаны, направился к закрытым воротам. Ворота были крашены в приятный глазу зеленый цвет, выгоревший на солнце и вымытый дождями до салатового.

- Эй, в хлеву! Кидай винтовку! Максим доски прошьет, и кавкнуть не успеешь! - Крысюк, тактичен, как всегда.

Из окошка хаты высунулся ствол.

- И дружка своего прихвати! Ему и одной гранаты хватит!

- А вы хто? - житель хлева то ли не боялся пулемета, то ли надеялся выстрелить раньше.

- А вы сами хто? - Шульга, присев за тыном, тоже решил поговорить, да и на прицеле того, кто в хате засел, держать веселее,- Из какой армии?

- Из зеленой! - проорали из хлева. - Мы комиссара ухайдокали и подались як можно дальше от диктатуры пролетариата!

- Дело хорошее! Так мы вам, получается, первые товарищи!

- Эти, як их, шо Кропоткина дюже уважают? - из хаты голос подали.

- Да, мы повстанцы.

Ствол из окошка сеновала исчез. Заскрипела лестница. Из хлева важно вышел тип в пехотной красноармейской шинели

- Заболотный! Убери ружье! То вроде как свои.

Заболотный оказался тощим недобитым студентом с длинными усами. За ним стоял еще один дезертир, в грязной косоворотке и казачьих штанах с лампасами. Идет отряд дальше, до восьмерых разросся, один конный - Заболотный, верхом на тощем мерине, а дружки его - пехота. И прогрессор им не доверял. Такие в спину стрельнут, голову отрубят и ближайшей контре за сто рублей продадут. А вокруг - уже знакомые места, и водокачка, и дерево кривое, на нем опять кто-то висит, и Вдовья Копанка, из нее коняка воду пьет, а хозяин на бережке сидит, курит да отдыхает.

Вот и Валки на горизонте видать. Крысюк ездового по плечу постучал, останавливайся, приехали, соскочил на землю.

- Не понял. Ты шо, один попрешься в гнездо контры на ночь глядя? - хоть и говорят, что дурак идет в пехоту, только Бондаренко дураком не был.

Крысюк кивнул.

- Одного не заметят. Иду себе с рыбалки, никого не трогаю.

К тачанке подъехал хозяин коняки, маленький мальчик верхом на тощей белой кобыле, буркнул что-то вроде 'добрый вечер'.

Крысюк кивнул в ответ, отошел в сторону, поманил рыбака за собой.

- Если начнется стрельба, то тикайте отсюда, - Крысюк говорил спокойно, будто хлеб за обедом передавал, и неспешно зашагал за рыбаком, который наловил с десяток верховодок, якраз на юшку. Журборез только присвистнул и немедленно сел за пулемет, на всякий случай.

Кони жевали траву, а Опанас - воблу, вместе с чешуей и костями. Прогрессор прибил жирного комара у себя на шее, почесался, потянулся за кисетом. Стемнело уже. Выстрелов пока не слышно. Заболотный напевал вполголоса жалостный романс.

Вот и своя хата - не заметили часовые, спасибо Гришке соседскому, заморочил им головы своими карасями и наживкой, надо будет ему блесну о шестнадцати крючочках купить, хороший хлопчик, - не заметили. Своя хата или не своя? Шось на огроде шарудит. Крысюк рванул наган из кобуры. Кот Мурчик вылез из зарослей помидоров и сорняков, глянул на человека желтым глазом, пошел к сараю. Махновец несколько минут постоял у двери, пока руки дрожать не перестанут, порылся в кармане штанов, выудил оттуда ключ, медленно открыл дверь.

Якась сволота храпит на сундуке. Махновец присмотрелся к чужой гимнастерке на табуретке, даже в руки взял. Ага, погон. Крысюк аккуратно вытащил ножик-захалявник, полоснул незнакомого солдата по тощей шее, вытер руки чужой гимнастеркой.

А дверь в спальню закрыта. Крючок ножом поддеть - плевое дело, только страшно. Дьяконов еще до первой войны с германцем на Устю глаз положил. По минному полю идти и то веселее было. Дверь открылась бесшумно. Крысюк привык к темноте, да и луна в окошко подсвечивает чуть-чуть.