Дарья Кононенко - Ответ большевику Дыбенко

- Мир вашей хате! - махновец от такого приветствия остановился.

- А де тут хата?- Палий улыбался, и улыбка у него была хуже прежней на порядок. Видно, у дантиста не нашлось приличных материалов, и невезучий пациент скалился стальными коронками.

- Шо, с печки упал?

- Нет,- Паша попытался придать себе импозантный внешний вид, выпятив грудь,- в подполье работал. С петлюровцем из тюрьмы сбежал и диверсии проводил, убирая сочувствующих добровольцам жителей.

- Тоже дело. И как у контры в тюрьме? Я ж не сидел, не знаю.

- Плохо, холодно и голодно.

- От потому тюрьмы надо взрывать. Все равно от них нема проку- преступника не исправит, а из невиновного человека зверя сделает.

Паша хотел ответить, но промолчал. Во-первых, что толку переубеждать анархиста? Во-вторых, больше месяца человека не видел, интересно, как у него дела. В-третьих, он был прав. Махно сидел, но благолепным крестьянином не стал.

- Как твои поживают?

- Хорошо поживают. Жинка кроликов завела. Сидят в загородке, морды наглые, и харчами перебирают.

- А ты их правильно кормишь? Мел им даешь? - прогрессор где-то слышал, что кроликам надо давать мел для усвоения кальция.

- Они живут як в бога за пазухой. Их даже чешут каждую пятницу. Жинка хочет себе кофту связать на зиму.

Дурдом. Тут еще непонятно, чем все это закончиться, а кто-то уже к зиме готовится. Да от тех кроликов и мокрого места не останется, если по селу артобстрел будет. И от семьи твоей - тоже.

- Як дела на фронте?

- Як у всех. Мы рубаем, нас рубают.

Очень информативно. Ну и ладно, не хочешь говорить - не надо, тем более белогвардейские шпионы - это такие же люди и могут услышать что-нибудь важное.

- Тебе пожрать принести?

Паша отрицательно мотнул головой. Если человек спокойно ест сушеные красные перцы и заедает чесноком, то лучше не рисковать.

- Ну бывай, - Палий свернул куда-то за 'Торговый дом Семибоярова'.

Прогрессор медленно побрел обратно. С одной стороны, хорошо, что человек вычухался, а с другой - он меня зауважал. Не за то, что я грамотный или образованный, а за то, что я ему сказал. И я не солгал. Он уже считает меня равным себе, таким же убийцей. И кто из нас хуже - байстрюк чубатый, с мозолями от сабли, или я, который пришел из сытого времени, где войны уже другие, а лихое черное знамя давно и надежно втоптано в грязь. И для чего я сюда пришел, забыв про паровые фрикадельки? И самое плохое то, что я знаю ответ, просто не хочу его говорить даже себе.

Лось задумчиво глядел на мирный и даже местами буколический пейзаж. Вот только в этот пейзаж плохо вписывался Василенко, со своим черно-красным флагом. Также здоровую нотку хаоса вносил Томашевский, которому сердобольная старушка дала какую-то подозрительную рубашку. В принципе, нормальная местная сорочка, вышиванка. Только чего черная? И чего некоторые товарищи смотрят да лыбятся, будто им анекдот про Троцкого рассказали? Да и компания нынешняя доверия не внушает - дезертиры, хорунжий, и Ковалев за пулеметом. Нет, понятно, что Крысюк тоже хочет немного отдохнуть и заняться личными делами, но если у Ковалева пулемет в самый нужный момент заклинит? Шульга что-то говорил про еще одну тачанку, но это ж еще все ингредиенты для нее где-то взять надо - и тачанку, и максим, а то если взять телегу Степанихи, то это ж стрельба в белый свет будет и натуральное свинство, потому что та телега без рессор. Один Кайданов себе правит да чего-то под нос напевает. Прогрессор прислушался - хм, что да, то да, в сырой земле кадеты точно будут мирные. Только их же туда уложить надо, и пулемет у них обить. А ведь мог бы сидеть дома, помогать жене, белить хату.

Хорунжий подъехал ближе, зыркнул на лозунги. Надо же, какой правильный молодой человек. Нету на тебя 'Гражданской Обороны'.

- Закурить не дам, у самого мало.

- Я не курю. Если у вашего командира что-то есть в голове, то атаковать нужно сейчас.

- У нашего. И он, между прочим, тебя в Могилев не отправил, пожалел твою молодую жизнь.

Второй разведчик тоже вернулся. Шапку он где-то потерял, и вид у него был еще более дикий, чем обычно.

- Заходим с той стороны, по балке. Сначала выманим, потом дадим. И быстро, пока не раскумекали.

Лось поежился. Крысюку он доверял, в конце концов, за прошедшее время они сработались. Будем надеяться, что байстрюк не подведет. И будем надеяться, что Шульга удержит село вместе с остальными бойцами.

Ветер, на страх врагам, заиграл трофейным знаменем. Пестрая конница ударила с другого конца села. Нескольких уже вышибло из седла огнем нерастерявшихся белогвардейцев, а кто-то перемахнул через тын и зарубил вражеского стрелка. Граната уложила двоих сразу, третий удержался на ногах. Огрызнулся пулемет. Свой? Чужой? Хорунжий грохнулся вместе с конем. Не повезло Кто-то из белогвардейцев выронил винтовку, завалился назад. Ковалев дернулся, согнулся еще больше, хорошо, хоть стрелять не перестал. Прогрессор молился всем богам, чтобы этот треклятый кусок ткани не перекосило. Кайданов швырнул вожжи, кинулся к пулемету сам. Кони умные, привыкшие, их еще комиссар Кривухин реквизировал. А потом его самого пристрелили из обреза в спину. Но гужевой транспорт уже не шарахался от выстрелов и взрывов. Лось подавал ленту, и ему было безразлично, кто за пулеметом - черт с рогами или Шкуро в фиолетовых кальсонах, лишь бы стрельба не кончалась. Томашевский куда-то делся, гнедая - вот, посреди улочки бьется, а всадника не видно. Василенко себе окопался в огороде, знамя на землю положил, и садит из трехлинейки. Метко, впрочем, у него та винтовка еще с войны пристреленная. И позиция удобная - закоулок за хатой, три стороны видно, а спина этой самой хатой и прикрыта. О, а вот и пехота. Мы прикроем, вы ж только доберитесь.

Тихо. Не стреляют уже, не орут, да и гнедую кто-то добил. И пляшет на хате старосты черно-красное знамя, да только к черепу с костями там коса сбоку пририсована. Этакий пе-ревертыш, привет с Великого Луга, мол, не боимся мы Чужу Молодицу. И Томашевский выскочил откуда-то, стоит, саблю обтирает куском тряпки. Убитый через плетень перевесился, не поймешь, кто - одежда кровью заляпана, а головы нет. Хорунжий вмсесте с конем возле колодца лежит. И для чего он на свет родился? Ковалев в тачанке клубком скрутился, матерится сквозь зубы. Кайданов от пулемета отстал, смотрит вокруг, улыбается. Кайданову хорошо, его ж не ранило, он же перед боем вареников не наелся и пулю в живот не схлопотал. Василенко себе хорунжего из-под лошади вытаскивает, аж сопит. Да перестань ты человека за плечи дергать, тут домкрат нужен, тушу приподнять да вытянем. Ну не домкрат, а шось похожее. Ой, сообразил, принес жердину, засунул один конец под коняку, а на другой сам навалился, а Томашевский горе-бойца легко вытянул. Ты смотри! До чего живучие люди бывают на свете. По башке чиркнуло, да ногу сломал, потому что выскочить из седла не смог. Видать, кто-то тебя сильно ждет, хорунжий. Или мать прокляла.