Глеб Исаев - Истребитель

Подошел к стрекочущему двигателем грузовичку. — Лейтенант Говоров, сопровождал… — начал он доклад.

Но командир заорал, срывая голос: — В кузов, лейтенант! Командующий приказал доставить, срочно! Бегом, я сказал! — не выдержал служака, видя, что летчик не торопится. Едва Павел свалился в кузов, как машина прыгнула вперед. — Чего это они? Сбесились? — недоумевал летчик, трясясь на грязных досках кузова.

Войдя в кабинет, увидел своего спасителя, сидящего за столом, над которым висел привычный портрет.

— Ну? — встретил генерал появление авиатора гневным рыком. — Что это за фортели? Тебе доверили, а не в цирке выступать… — разъяренный командарм вдохнул воздуха, собираясь продолжить разнос.

— Разрешите доложить… — рискованно вклинился Говоров. — В связи с отсутствием боезапаса, вынужден был принудить одного нападающего выйти из боя, а второго подвел под пулемет «Дугласа».

— Как отсутствия?.. — не веря ушам, эхом повторил генерал.

Говоров замер, не считая нужным добавлять ничего в свое оправдание. Он и так сделал гораздо больше, что мог, и вины за собой не видел.

Похоже, и до собеседника начала доходить причина выходки его защитника. Он снял фуражку, смахнул с козырька невидимую пылинку и вкрадчиво, тихим и проницательным голосом, спросил: — А почему? Кто проверял?

Павел, который точно помнил — перед вылетом оружейник доложил, что боезапас загружен, оружие в порядке — промолчал. Его обязанность была принять доклад. А не лазить по люкам, что, кстати, было бы грубейшим нарушением устава. И тут вспомнил, что на подходе к самолету видел, как от машины удаляется сутулая фигура. Но предвкушение вылета не позволило сопоставить. И только теперь воспоминание подсказало: "Особист. Точно. Как он не узнал сразу? Непонятно. Но говорить о подозрениях генералу? Глупо.

Факт, что боезапас не загрузили, а почему — это пусть у начальства голова болит. Кто знает, может опер, расстроенный, что его добыча ускользнула, решил напакостить. А приказать оружейнику выгрузить боезапас, не сложно. Тот выполнит и голову забивать не станет, зачем?"

Генерал выжидательно замер. — Думаешь, это тебе свинью подложили? — наконец, поинтересовался он. — Тогда, я могу лишь аплодировать. Ты, паренек, ас. Без шуток. Но вот в полк тебе не стоит возвращаться. Передай самолет механикам, а сам шагай в мой «Дуглас». Скажешь адъютанту, пусть оформит.

— Стоп, сглупил. Сам распоряжусь. В общем, иди в хвостовой салон и отдыхай. А в Москве, если все будет нормально, мы тебе должность подыщем… Я добро помню, — генерал помолчал. — И еще, сам того не зная, кое в чем помог. Долг отдать, — пробормотал он негромко. — Ступай, лейтенант. Спасибо.

Генерал взял в руки папку с документами и сделал пометку.

Говоров проследовал из штаба на аэродром.

"Вот тебе и здрасте, — удивленно размышлял он. — Как все завертелось? Словно нагадал кто?" — он вдруг вспомнил свою, уже порядком забытую, беседу в пустом селе.

Нужно ли говорить, как дико смотрелась его запыленная фигура, в унтах, свитере, и подранной кожанке, в салоне транспортного самолета высшего командования. Чехлы на сидениях, ковровые дорожки, лощеный адъютант в сияющих самоварным блеском хромовых сапогах, с открытой простецкой улыбкой и внимательным взглядом профессионального стукача. Однако, доложив о распоряжении генерала, Павел, не обращая внимания на взгляды штабных попутчиков, уселся в кресло и тут же заснул. Сказалось неимоверное напряжение последних дней.

Проспал Павел до самой Москвы. Адъютант вручил направление в штаб ВВС и сунул конверт: — Вот, держи. Генерал распорядился отдать. После, после, — остановил собравшегося раскрыть бумаги Павла. — Сейчас уже в ангар потащат. Топай в ДС, а оттуда на попутке.

Москва встретила дождем. Нудный, совершенно осенний, слякотный дождь зарядил на весь день.

— Утро стрелецкой казни, — буркнул летчик, запахивая воротник потертой летной кожанки. Вид, что и говорить, не столичный. Пока добрался до штаба, три раза цеплял патруль. Но обошлось.

Седой, похожий на присыпанную мукой амбарную крысу, каким-то чудом нацепившую гимнастерку старшего комсостава, кадровик недовольно просмотрел отношение.

Опытный крючкотвор верхним чутьем уловил необычность дела. Ему совсем не хотелось заниматься им. А вопрос при всей своей кажущейся простоте требовал осторожности.

"Когда, скажите, было, чтоб какой-то лейтенантишка направлялся в кадры ВВС и не только без сопроводиловки и личного дела, а и даже без аттестата. Чудеса. Но вот подпись. Эта подпись знающему человеку говорила о многом. Фамилия, еще совсем недавно опального героя событий на озере Хасан, неожиданно восстановленного в прежней должности, командарма дорогого стоит. Этот генерал и в прежние времена славился своей решительностью и способностью идти в достижении цели напролом, а теперь и подавно. Зачем-то он принял участие в судьбе простого летчика? И что сейчас делать? Положить дело в долгий ящик? А если завтра он решит проверить, как выполнено распоряжение? Отправить в войска? Тоже не хорошо. Он его из боевой части выдернул, а я назад? Не годится, — полковник звякнул юбилейной медалькой, доставая из стола реестр. — …Вот что, выпишу я этому выскочке направление в училище. Точно? пусть опыт передает. Место теплое и от фронта далеко. Решено".

Он заполнил документ и протянул летехе: — Погуляй пока, а через пару часов зайди в канцелярию, получишь документы.

Павел невольно вытянулся и, превозмогая естественную робость, произнес: — А нельзя мне в действующую авиацию? Я ведь летчик.

— А вот это не тебе решать, — построжел кадровик. — Война идет. Все для фронта, понимаешь, и все для победы. Отставить разговоры. Кругом марш, — скомандовал он хорошо поставленным голосом.

Говоров вышел за ворота штаба и тупо уставился на предписание. "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день", — вертелась в голове нелепая фраза.

— Пройдите, товарищ генерал, — бессменный порученец Главковерха опустил трубку внутренней связи и кивнул на массивную дверь с резным орнаментом.

Генерал расправил китель и, резко выдохнув, шагнул на встречу с неизвестностью. Ему еще был памятен тот последний разговор с Хозяином. Тогда, три года назад, после короткой встречи в Кремле, всего через месяц он оказался в далеком сибирском поселке обычным лагерным доходягой.

Однако сейчас его собеседник был куда более благожелателен. Встал, поздоровался за руку. Беседа носила конкретный характер. Вопросы, точные и деловые, говорили, что он уже совсем оправился от шока первых дней войны и стал прежним великим лидером страны.

Уже закончив разговор о делах, Хозяин, как за глаза называли Главкома, закурил знаменитую трубку и мимоходом поинтересовался у гостя: — Послушайте, товарищ Россковский, что это за история с вашим прилетом? Мне доложили о сложностях.