Владимир Потёмкин - История димломатии, том 1

Договор в Ункиар-Искелесси стал одной из причин обо­стрения англо-русских противоречий.

С половины ноября 1830 г. во главе английского кабинета стоял 1 реи, а министерством иностранных дел управлял лорд Пальмерстон. С тех пор, вплоть до своей смерти в 1865 г., этот человек то в качестве «статс-секретаря» по иностранным делам, то как премьер, то на посту статс-секретаря по внутренним делам, то в роли члена оппозиции — не переставал оказывать на внешнюю политику Англии самое могущественное влияние.

Блестящую характеристику Пальмерстона дал Карл Маркс.

«Будучи торием по происхождению, — писал Маркс, — он все же сумел ввести в управление иностранными делами весь тот клубок лжи, который составляет квинтэссенцию вигизма. Он прекрасно умеет соединять демократическую фразеологию с олигархическими воззрениями, умеет хорошо скрывать тор­гашескую мирную политику буржуазии за гордым языком ари­стократического англичанина старых времен; он умеет казаться нападающим, когда на самом деле потворствует, и обороняю­щим, когда на самом деле предает; он умеет ловко щадить мни­мого врага и приводить в отчаяние сегодняшнего союзника, умеет в решительный момент спора становиться на сторону сильнейшего против слабейшего и обладает искусством, убегая от врага, сыпать громкими, смелыми фразами.

Одна сторона обвиняет его в том, что он состоит на жало­вании у России; другая подозревает его в карбонарстве».

Маркс внимательно следил за деятельностью Пальмерстона. ин с ненавистью и презрением относился к его развязному передергиванию политических карт, к умению Пальмерстона всю свою жизнь жить по чужому политическому паспорту. Маркс не верил искренности вражды Пальмерстона к николаев­ской России и некоторое время серьезно относился к печатным уверениям экзальтированного публициста Уркуорта, будто Пальмерстон подкуплен Россией.

Совершенно бесспорно, что возгласы Пальмерстона против царизма как душителя свободной мысли были лживы и лице­мерны. Именно этой своей стороной царизм и был по душе Пальмерстону. Если что и не нравилось в России этому слуге анг­лийского захватнического капитала, так это ее колоссальные размеры, ее огромная сила, ее географическое положение, ко­торое давало ей уже тогда возможность угрожать Турции, Персии и в конечном счете Индии. Именно поэтому для Пальмерстона борьба с Россией всегда была одной из самых важных, основных, всеопределяющих задач внешней поли­тики Великобритании.

Обострение англо-русских противоречий после Уинкиар-Искелесского договора.Договор в Ункиар-Искелесси вывел из себя Пальмерстона. Это была уже вторая его не­удача в борьбе против Николая за сравнительно еще короткое время управления английской дипломатией. Первое столкновение с Николаем произошло еще в 1832 г. Оно тоже было косвенно связано с восточным вопросом. Пальмер­стон очень дорожил одним молодым дипломатом — Чарльзом Стрэтфордом-Каннингом, двоюродным братом скончавшегося в 1827 г. знаменитого премьера Джорджа Каннинга. Пальмер­стон послал Стрэтфорда-Каннига в Константинополь и Гре­цию в 1831 г.; по возвращении в Лондон, в 1832 г., Стрэтфорд представил очень обстоятельный доклад о положении восточ­ных дел после Адрианопольского мира, больше всего останав­ливаясь на отношениях Турции и России. Пальмерстон после этого решил назначить Стрэтфорда послом в Петербург. Но, очевидно, Николай что-то проведал об антирусских тенденциях Стрэтфорда. Во всяком случае, Нессельроде, узнав о предпола­гаемом назначении, написал частным образом в Лондон кня­гине Ливен, чтобы она дала как-нибудь знать Грею и Пальмерстону о нежелательности посылки Стрэтфорда в Россию. Грей (премьер) считал, что дело на этом и окончено.

Но Пальмерстон решил опубликовать в газетах, что назначе­ние Стрэтфорда уже состоялось; предварительно он дал на подпись королю Вильгельму IV указ о назначении Стрэтфорда послом. Когда сообщение появилось в газетах, Пальмерстон (дело было в октябре 1832 г.) послал обычный запрос об «агре­мане» русскому правительству, рассчитывая, что Николай не решится отказать. Но Николай решился. Он приказал Нессельроде объявить Пальмерстону, что не примет Стрэтфорда. Пальмерстон настаивал, Николай оставался непоколебим. Тогда Пальмерстон, видя, что скандал разрастается и обра­щается не против Николая, а против него, предложил такой компромисс: пусть Стрэтфорд только приедет, представится Николаю, вручит свои верительные грамоты, — и тогда Паль­мерстон его сейчас же уберет из Петербурга. Царь ответил, правда, устно, что согласен дать Стрэтфорду самый высший из всех русских орденов, с условием, чтобы он сидел дома и не приезжал в Петербург. Пальмерстону пришлось признать, что коса нашла на камень, и подчиниться.

Вслед за этой неприятностью, спустя несколько месяцев, в июле 1833 г., последовала уже настоящая крупная неудача английской дипломатии — русско-турецкий договор в Ункиар-Искелесси. А затем Пальмерстон увидел, что Николай стремится использовать Австрию для своих восточных целей. Это его особенно встревожило. Дело в том, что Меттерних, обеспо­коенный некоторыми проявлениями революционного духа в Германии и Северной Италии в 30-х — 40-х годах, возникнове­нием организации Маццини «Молодая Италия», глухим броже­нием в Венгрии, неотступно настаивал перед Николаем и Фрид­рихом-Вильгельмом III на необходимости подкрепить Священ­ный союз и продемонстрировать перед революционерами всех стран тесную дружбу «трех восточных монархов».

Николай вполне сочувствовал идее такой борьбы, но до сих пор уклонялся от организации подобных съездов. Теперь, в 1833 г., после Ункиар-Искелесси, можно было и не опасаться интриг Меттерниха. Поэтому Николай согласился на созыв съезда. Мало того, он решил использовать намеченный съезд австрий­ского, прусского и русского монархов и их министров не только для того, чтобы условиться относительно общей борьбы с ре­волюцией, но и для того, чтобы позондировать позицию Авст­рии в турецком вопросе. Умысел Николая был ясен: Меттер­них в нем нуждался, как в опоре против революционных потря­сений, грозящих гибелью Габсбургской монархии, а также про­тив французской политики, направленной против австрийского владычества в Ломбардии и Венеции. В Мюнхенгреце, где в сентябре 1833 г. состоялся съезд, Николай в самом деле с пол­ной готовностью обещал поддержку Меттерниху. Но зато он рассчитывал, что отныне Австрия не будет противиться рус­скому продвижению к Константинополю. Однако тут царь ошибся: Меттерниху замыслы Николая казались смертельно опасными не только для Турции, но и для самостоятельного существования Австрии. Вот что об этой попытке царя расска­зал впоследствии, уже в конце своей жизни, сам Меттерних. «Это было в Мюнхенгреце, за обедом. Я сидел напротив его величества. Наклонившись над столом, царь спросил меня: князь Меттерних, что вы думаете о турке? Я притворился, что не услышал вопроса, и сделал вид, что оглох, когда он об­ратился ко мне снова. Но, когда он повторил вопрос в третий раз, я принужден был ответить. Я сделал это косвенным об­разом, спросив в свою очередь: обращаетесь ли вы, ваше вели­чество, ко мне с этим вопросом, как к врачу или как к наслед­нику? Император не ответил и никогда со мной вновь уже не заговаривал о больном человеке».